ОГЛАВЛЕНИЕ

Максфильд Пэрриш. Гамельнский крысолов. 1909

В «Британском медицинском журнале» (British Medical Journal) за 1971 год опубликован доклад некоего доктора Рональда Гибсона. В сноске, сопровождающей этот доклад, сказано, что предлагаемый читателю текст был произнесен доктором Гибсоном на общем собрании Медицинского общества города Портмунда. Гибсон начал свой доклад словами: «Позвольте мне сначала предложить вам четыре цитаты».

Далее Гибсон привел следующие высказывания.

«Во-первых: «Наша молодежь любит роскошь, она дурно воспитана, игнорирует авторитеты и не имеет никакого уважения к возрасту; наши нынешние дети стали тиранами; они не встают, когда пожилой человек входит в комнату, — они дерзят родителям — они просто очень плохие».

Во-вторых: «У меня больше нет никакой надежды относительно будущего нашей страны, если сегодняшняя молодежь станет лидерами завтрашнего дня, ибо эта молодежь невыносима, безрассудна, просто ужасна».

В-третьих: «Наш мир достиг критической стадии; дети больше не слышат своих родителей; конец света не может быть далеко».

Наконец: «Эта молодежь гнилая до самого основания; молодые люди злы и ленивы; они никогда не будут такими, какими были молодые люди в былые времена; сегодняшняя наша молодежь не сумеет сохранить нашу культуру».

Приведя эти четыре высказывания, горячо одобренные аудиторией, Гибсон сообщил, что первое из них заимствовано у Сократа, жившего в V веке до н. э., второе — у Гесиода, жившего в VIII веке до н. э., третье — у египетского жреца Ипувера, жившего в XIX веке до н. э., а четвертое было обнаружено на глиняном горшке, который археологи, проводившие раскопки в Вавилоне, датируют ХХХ веком до н. э.

Это реальное выступление доктора Гибсона, опубликованное в авторитетном британском журнале, стало очень популярным. И постоянно цитируется теми, кто хочет высмеять разного рода алармистов, тревожащихся по поводу современной им молодежи.

Но разве констатация того, что так называемый конфликт поколений имеет очень длинную историю, что ему столько же лет, сколько самому человечеству, опровергает само наличие этого конфликта? А также то, что при определенном состоянии общества этот конфликт может иметь губительные последствия? Ведь все, кто в разных формах обсуждали этот конфликт, опирались на конкретный тревожащий их материал. Не на пустом месте бил тревогу, например, наш великий русский писатель Иван Тургенев в своем романе «Отцы и дети».

И конфликт поколений, и эстафета поколений — это реальность, требующая своего осмысления. Далеко не всегда конфликт поколений обретает сокрушительный характер. Советское поколение 1930-х годов, например, завидовало своим отцам, делавшим революцию и воевавшим в Гражданскую войну. Оно стремилось перенять их опыт и проявить себя столь же героически, как отцы, а, возможно, и более героически. Так и произошло в годы Великой Отечественной войны. Эстафета поколений была передана должным образом. Говорилось о том, что мальчики иных веков будут плакать ночью о времени большевиков, сами эти мальчики клялись пасть в боях, чтобы от Испании до Африки сияла их великая Родина. Это — один тип передачи эстафеты поколений.

Фактически такой же тип передачи поколенческой эстафеты описывает Владимир Высоцкий, рисуя образ послевоенных мальчишек, которым хотелось под танки. Да, у Высоцкого эти мальчишки, не имея возможности воспроизвести героический опыт отцов, становятся на криминальный путь. Но делают они это, не теряя крайне позитивного отношения к отцовскому опыту.

В другой своей песне Высоцкий говорит о том, как подрастающая молодежь читает романтическую литературу, стремясь походить на героев прошлого, то есть опять-таки перенимая через культуру предшествующие образцы героического человеческого поведения.

Антуан де Сент-Экзюпери, рассуждая об этом же, говорит, что «дурная участь ждет и мое войско, если я не буду поддерживать в нем преемственность поколений и не сделаю его династией без смутных времен. <…> Любовью, пробуждающей любовь, передают люди накопленное наследство. Но отторгните один-единственный раз одно поколение от другого, и любовь умрет».

Слом эстафеты поколений — удел определенных эпох, эпох упадка. И, по-видимому, все цитаты, приведенные доктором Гибсоном, отражают настроения таких, достаточно надломленных, исторических эпох. Иначе называемых смутными или темными временами.

Не только Иван Сергеевич Тургенев, но и другой классик русской литературы, Михаил Юрьевич Лермонтов, обсуждая конфликт поколений, пишет о презрении потомков к предкам.

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным стихом,

Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

Но, констатируя такое презрение, Лермонтов перед этим фиксирует специфическое состояние отцов, которые действительно промотались в высшем смысле этого слова: «Богаты мы, едва из колыбели, Ошибками отцов и поздним их умом». Как иначе могут относиться потомки к таким предкам?

Таким образом, эстафета поколений — отношения между отцами и детьми, предками и потомками — может иметь разный характер в разные исторические эпохи. Наверное, при этом существует легкий фон всевременной ворчливости, с которой старшие смотрят на молодежь, а молодежь на старших. Но не этот фон определяет отношения между поколениями. И нельзя прятаться от различий в историческом содержании отношений между предками и потомками, ссылаясь на нечто извечное, присущее и Сократу, и Гесиоду, и древнеегипетскому жрецу, и вавилонскому писцу. Ну, а раз имеет место извечное, значит, острой проблемы нет?

Есть эта проблема. Человечество может по-разному осуществлять эстафету поколений. И наполнять разным содержанием конфликт между поколениями. В зависимости от того, как оно это делает, историческое движение может приобретать разный характер. Оно может быть радостно-восходящим или уныло-застойным. А может быть и надрывно злобным, что характерно для так называемых темных веков.

Образ Крысолова, уводящего детей из города Гамельна, относится к числу наиболее трагических и поучительных образов.

Существовала древняя легенда о так называемом Гамельнском дудочнике, который избавил город Гамельн от крыс с помощью колдовства, и которому магистрат города Гамельна не выплатил обещанную награду. Тогда дудочник увел из Гамельна городских детей, которые сгинули бесследно. В легенде даже сообщается точная дата этого события — 26 июня 1284 года. Иногда в позднейших источниках называются другие даты (22 июля 1376 года или 20 июня 1484 года). Но всегда почему-то имеет место точная датировка. В XIX веке представители немецкого романтизма Карл Людвиг фон Арним и Клеменс Брентано де ла Рош познакомили европейское общество с легендой о Крысолове, опубликовав ее наряду с другими легендами.

С тех пор различные вариации на эту тему создают самые разные литераторы — от Гёте до Стругацких. Интересную вариацию на данную тему создала наша поэтесса Марина Цветаева. В ее вариации главным является тоскливость города Гамельна, не способного передавать эстафету детям, жаждущим чего-то героического.

Легенда о дудочнике, уводящем детей из города, существует в разных регионах земного шара. И, видимо, восходит к древнейшим мифическим поверьям. Но здесь хотелось бы обсудить не эту важнейшую культурологическую традицию, отражающую некую сущностную глубочайшую проблематику, связанную с передачей эстафеты поколений, а специфическое использование молодежного фактора, а значит, и конфликта поколений в определенных политических целях.

Молодежь всегда была в первых рядах любых революций. И это вполне понятно. Но очень долгое время молодежь не предлагали рассматривать как отдельный автономный фактор, имеющий решающее значение. И Великая французская революция конца ХVIII века, и Великая Октябрьская революция начала ХХ века не были революциями молодежи, хотя молодежь играла в этих революциях крайне серьезную роль. Лидеры революции были в основном очень молоды, но они не придавали этой молодости решающего значения. Говорилось о том, что локомотивами революции являются определенные классы (буржуазия или пролетариат), чьи представители могут быть разновозрастными. И что интересы этих крупных классов выражают определенные партии (якобинцы или большевики), чьи лидеры могут иметь разный возраст. Лидер Кубинской революции Фидель Кастро был молод, а лидер индийской национально-освободительной борьбы Махатма Ганди молод не был. И никто до определенного времени не рассматривал возраст лидеров или возрастные характеристики авангардных групп населения как решающую характеристику, раскрывающую содержание революционного процесса.

Особые ставки на молодежь стали делаться различными интеллектуально-политическими направлениями, по преимуществу западными, после того как по разным причинам потерялась актуальность иных ставок — прежде всего, ставки на западный пролетариат и его революционную сущность. Произошло ли это потому, что сильным мира сего на Западе надо было увести революционную энергию с правильного пролетарского направления на направления иные и тупиковые (так считают твердокаменные марксисты) или же потому, что в новом обществе, как его ни называй, пролетариат потерял прежнее революционное значение (так считают представители Франкфуртской школы, маоисты, троцкисты, ситуационисты, анархисты и многие другие политические течения), — это отдельный вопрос, который находится за рамками данного обсуждения. Важно, что это произошло и было озвучено очень и очень многими. Например, таким властителем умов своего времени, как писатель и философ Жан-Поль Сартр (1905−1980), осмысливавший природу молодежных бунтов второй половины ХХ века и, в том числе, так называемого французского Красного мая — студенческой революции 1968 года. В ходе этой революции студенты поддержали массовые забастовки французских рабочих, однако эта поддержка не повлекла за собой настоящей смычки рабочего класса и студенчества. Революция захлебнулась и, по сути, сработала на цели того самого американского империализма, который студенты яростно осуждали (в результате Красного мая генерал де Голль уже не смог проводить дальше свой в существенной степени антиамериканский курс).

«Против ветра» памятник Сартру в Литве

Впрочем, еще в конце 1940-х годов Борис Виан (1920−1959) — французский прозаик, поэт, джазовый музыкант и певец, автор знаменитого в ту эпоху романа «Я приду плюнуть на ваши могилы», сжигавшегося поборниками нравственности, а также романов «У всех мертвых одинаковая кожа», «Уничтожим всех уродов», — противопоставлял Сартровской идее ответственности идею безответственности, невзрослости и игры. Эти идеи Виана не могли иметь общезначимости в эпоху после Второй мировой войны, когда слишком живы еще были фундаментальные принципы антифашистского Сопротивления. Но в дальнейшем была проделана большая работа по насаждению в европейское общество именно виановских идей безответственности, невзрослости и игры.

Крупный французский драматург Жан Ануй в своих пьесах («Антигона», «Жаворонок» и другие) противопоставляет осмысленному движению к каким-то целям — молодежные бессмысленный бунт и максимализм как настоящие двигатели истории. Антигона Ануя, в отличие от античной Антигоны, руководствуется именно таким максимализмом, заявляя: «Я хочу всего и сразу». Ануевская Жанна д’Арк руководствуется, в конечном счете, не интересами своей родины, Франции, которая от нее отступилась, а своим нежеланием дожить до старости, влачась по пути компромисса и погружаясь в житейскую обыденность.

Пока Жан-Поль Сартр, поддерживая студентов-революционеров, настаивал на их ответственности, сами революционеры всё более руководствовались идеями Виана и глумились над Сартром.

Постепенно в политическую жизнь Запада всё активнее вторгались художественные течения 1920−1930-х годов — прежде всего, дадаизм и сюрреализм. Молодежи всё в большей степени навязывалась контркультурная линия поведения. Сартр описывает один из ярких контркультурных эпизодов молодежной революции 1968 года. В этом описании фигурирует некий преподаватель, спросивший студентов, что они хотят обсудить. Студенты сказали, что хотят обсуждать современный театр. Преподаватель спросил студентов, хотят ли они обсуждать творчество их великого их современника Бертольта Брехта, стоявшего на марксистско-революционных позициях. Студенты заорали, что Брехт — это старый горшок, и тогда уж надо обсуждать Расина, представителя французского классицизма XVIII века. Тогда преподаватель предложил обсудить театр жизни (Living Theater). Студенты одобрили эту идею, но сказали, что Living Theater надо не обсуждать, а делать. И начали раздеваться. Преподаватель, о фиаско которого рассказывает Сартр, сказал, что в этом случае он не нужен. И ушел. Сартр подчеркивает, что преподаватель был очень популярен среди студентов, и что студенческая выходка была направлена не против конкретного преподавателя, что она носила именно контркультурный характер.

19 июня 1968 года в журнале Nouvel Observateur было опубликовано интервью с Жаном-Полем Сартром. Оно называлось «Бастилии Раймона Арона». Это интервью было ответом на серию статей Раймона Арона, известного антикоммуниста и соратника Збигнева Бжезинского. Арон, учившийся вместе с Сартром в привилегированном высшем гуманитарном учебном заведении École normale, противопоставлял классовой теории марксизма свою теорию единого индустриального общества. Он утверждал, что научно-техническая революция ведет к отмиранию классовой борьбы. События Красного мая Арон рассматривал как свидетельства «трагической непрочности социальных структур» (имеются в виду, прежде всего, классовые структуры). Арон считал, что Красный май — это явление скорее биологическое, чем социальное. И что главное его содержание — конфликт поколений. Становясь на сторону философии и идеологии потребительства, Арон обращал внимание на фальшь антипотребительских студенческих манифестаций, то есть на то, что студенты совершенно не хотят отказываться от того, что дарует им общество потребления. И что в основе новых молодежных контркультурных движений лежит эмоциональный и моральный бунт, не переводимый на политический язык и являющийся поэтому чем-то средним между коллективным сумасшествием и коллективной же психодрамой. Сартр ответил Арону оскорблениями, но через девять лет, в 1977 году, фактически признал справедливость оценок Арона. Оговорив, что эти оценки всё равно для него слишком идеологичны, Сартр вынужден был отметить, что в них есть определенная правда.

Сартр в 1955 году в Пекине

Одним из идеологов, провозгласивших молодежность как решающую характеристику революционности, был, конечно же, Герберт Маркузе (1898−1979). Утверждение Маркузе о том, что рабочий класс потерял революционность, и что свергнуть капитализм способны студенты, безработные и разного рода меньшинства, горячо поддерживались радикальной частью французской молодежи, участвовавшей в студенческой революции 1968 года. Сартр не соглашался с Маркузе, называя его концепцию маргинализацией революционного движения и революционным пессимизмом.

Однако реальный исторический опыт показал, что революционный пессимизм Маркузе со временем получил всё большую власть над умами, так же как концепция Бориса Виана, в основу которой закладывались невзрослость, безответственность и игра как важнейшие свойства революционной молодежи. В сущности, эта концепция и оказалась реализована как в контркультурных американских молодежных движениях хиппи и панков, так и в молодежных европейских контркультурных движениях, в том числе, и в движении Красного мая.

Не поняв, что молодежный бунт основан на автономизации молодежи, ее превращении из важной возрастной группы в движущую политическую силу (еще раз подчеркнем, что такое превращение — странное и коварное новшество ХХ века), нельзя ничего понять ни в украинской майданной оргии, превратившей молодежь в автономный фактор и провозгласившей знаменитое «они же дети», ни в оранжевых революциях, идущих по всему миру, ни в молодежной оргиастичности движения Навального.

Выше мы уже оговаривали единство взглядов Збигнева Бжезинского и Раймона Арона. А также то, что для Арона автономизация молодежного движения, превращающая молодежь в политическую альфу и омегу этого движения, — это ломка непрочных социальных структур, это биологизация социума, это нечто среднее между коллективным сумасшествием и коллективной психодрамой. Осудив за это молодежное французское движение 1968 года, Бжезинский, Арон и другие задались вопросом о том, нельзя ли превратить всё это вместе взятое: ломку социальных структур, биологизацию, коллективный дурдом и коллективную психодраму — в управляемое явление, позволяющее свергать ненужные Западу режимы и приводить к власти ставленников Запада.

Баррикады во Франции в 1968 году

Окончательный ответ на этот вопрос дал теоретик оранжевых революций Джин Шарп и все ревнители патологизации революционности — превращения ее в анархию, в оргию перверсивных групп и, наконец, в специфическую молодежную оргию.

Такая деструктивная ставка на молодежь основана на хорошо известном подростковом синдроме. То есть на том, что в определенном возрасте подросток стремится разорвать связи со взрослыми, причем зачастую такой разрыв не связан с действительным внутренним человеческим взрослением. Последнее обстоятельство представляется наиболее важным. Одно дело — когда реально взрослеющий молодой человек стремится к настоящей самостоятельности. И совсем другое дело — когда подросток (кстати, такой герой описан в одноименном романе Достоевского) не взрослеет реально, а напротив, закрепляет в ходе своего бунта против взрослых свою фундаментальную невзрослость. В последнем случае подросток, взрослея, остается взрослым ребенком, вечно недовольным и при этом сочетающим свое недовольство со слепотой и беспомощностью. Известный швейцарский психолог Карл Густав Юнг (1875−1961) назвал своих современников, страдающих вышеописанными качествами, «безмерно разросшимся и раздувшимся детским садом».

Но в эпоху Юнга инфантилизм еще не носил столь мощного и всеобъемлющего характера, как в наше время, когда психологическая незрелость, проявляемая и в общении друг с другом, и в образе жизни, и в мышлении, и в привычках, и в ориентации на культурные эталоны, начинает носить подозрительно беспрецедентный характер. И, право, впору выдвинуть смелую гипотезу о том, что кому-то такой незрелый подростковый тип личности нужен для далеко идущих целей.

Ставку на подобного инфантила иногда называют «Проектом Великого инквизитора». Великий инквизитор — это мрачный персонаж, описанный Достоевским в его «Братьях Карамазовых», где говорится о том, что общество будущего будет диктатурой немногих, опекающих большинство, превращенное в беспомощных, незрелых, подростковых инфантилов, то есть в людей, страдающих подростковым синдромом.

Подросток, особо внимательно изучаемый теми, кто хочет построить большую политику на подростковом синдроме, объективно раздираем внутренним конфликтом, конфликтом между двумя слагаемыми его самосознания. Одно из этих слагаемых диктует подростку жажду самостоятельности, отклонение от стандартного поведения, выход за «флажки», превращение себя из опекаемой фигуры в хозяина собственной жизни, необходимость идти ради этого наперекор родительской воле и воле старого общества. Другое слагаемое того же подросткового самосознания — это детская потребность в защите и руководстве.

На самом деле подросток, манифестирующий свою абсолютную независимость, внутренне предельно зависим, готов впитывать любые транслируемые ему якобы альтернативные мнения и модели поведения, жаждет ориентации на какой-нибудь дееспособный авторитет, боится страстно желаемой свободы и хочет передать ее в чьи-то руки. Бунтуя против родителей и социальных норм, подросток одновременно очень хочет чьей-то подсказки. Стремясь к романтике, он одновременно жаждет безопасности. Когда это противоречие разрешается в процессе правильного взросления и обретения чувства ответственности, подростковый синдром уходит. В противном случае он сопровождает человека всю жизнь. И побуждает его искать защитника, поводыря.

Растерянного подростка очень легко оседлать, им легко манипулировать. Он раб своего подросткового синдрома и своего страха перед жизнью. Он жаждет избавления от одиночества и одновременно шарахается в сторону от любой нормативной коллективности, требующей от него дисциплины и ответственности. Тоскуя от собственной неполноценности, такой подросток может неожиданно кинуться в оголтелую и одновременно беспомощную псевдосамостоятельность, стать грубым и агрессивным, скандальным, самовлюбленным, эгоистичным. Тогда он отказывается от помощи и замыкается в своих подростковых, оторванных от жизни представлениях. Достаточно пробить эту его защиту для того, чтобы он потащился за кем угодно, причем проявляя на коротких интервалах времени достаточно высокую и оголтелую яростность.

Среди подростковых неврозов важное место занимает так называемый невроз достоинства. Известно, что подростку, обуреваемому тем подростковым синдромом, который мы вкратце описали выше, свойственно надрывное отстаивание своего достоинства, причем такое отстаивание, которое зачастую не имеет ничего общего с достоинством как таковым. Невротические защиты подростка обладают своими специфическими чертами. Подросток — это несформированная личность, которая жаждет быть сформированной и начинает открепляться от всего того, что ей мешает сформироваться. Отсюда подростковые противоречия. Подростки, одержимые рассматриваемым неврозом, зациклены на себе, считают себя центром Вселенной и способны сочетать предельный эгоизм с преданностью и самопожертвованием. Они яростно вступают в любовные отношения и столь же яростно и внезапно обрывают их. Они включаются в различные сообщества и одновременно страстно жаждут одиночества. Они готовы подчиниться лидеру, но одержимы негативизмом по отношению к власти. Как, впрочем, и ко всему нормативному. Они вполне способны сочетать предельный эгоистический материализм с абсолютным идеализмом. Они могут шарахаться от аскетизма к распущенности примитивного типа. Они могут проявлять одновременно предельную грубость и бесцеремонность и невероятную ранимость.

Психологические защиты, формируемые у подростка, могут превратиться из источников стабильности в источники саморазрушения.

Профессионалы, занимающиеся подростками, приводят такой показательный разговор подростка со своей матерью.

«Мама: «Убери, пожалуйста, свою комнату».

Подросток: «Я уже убрал».

Мама: «Но она выглядит точно так же».

Подросток: «Ну, мама!»

Мама: «Ну что это такое? Если не сейчас, то когда же ты ее уберешь?»

Подросток: «Ну-у-у…»

Мама: «Хватит, приступай к уборке сию же минуту!»

Подросток: (молчание)

Мама: «Убери… свою… комнату. НЕМЕДЛЕННО!»

Подросток: (молчание)

Мама: «Я забыла сказать, что звонила твоя подруга Светлана. Она может прийти с минуты на минуту».

Подросток: «Мама, ну что у тебя за память?! Где моя чистая рубашка?».

Кому-то, видимо, надо превратить подростковую специфику в фактор большой политики. И именно это отрабатывается повсеместно — на украинском майдане, на наших российских улицах и площадях, в ходе ближневосточных оранжевых революций. Подростковый период носит совершенно особый и ярко кризисный характер. Подросток теряет детскую легкость и приобретает непривлекательную и раздражающую его неуклюжесть, у него возникают гормональные и иные трудности, порождающие проблемы функционирования всех внутренних органов. Отсюда утомляемость и сонливость. Гормональные всплески вызывают переходы от апатии к возбуждению. Подросток чувствует себя несовершенным, пытается стать лучше и страдает от неспособности это сделать. Зачастую он говорит себе: «Раз я не могу стать лучше, стану хуже». И его поведение начинает определяться этой волей к самоухудшению, демонстрацией того, что он самый плохой человек на свете. Подросток невероятно раним и обуреваем навязчивой идеей о том, что за ним чуть ли не круглосуточно наблюдают. Он остро переживает свои ошибки. Его стремление избавиться от родительской опеки приводит к разрушению старых авторитетов. Отсутствие же новых авторитетов порождает в подростке жажду на что-нибудь опереться. Эта жажда делает подростка жертвой любой взрослой уверенности, проявляемой теми, кто начинает вдруг его хвалить. Родители для подростка перестают быть тем, чем были. Подросток обожал мать, а теперь рассматривает ее как средоточие разного рода предрассудков. Любые споры между родителями четко улавливаются и гипертрофируются. В итоге происходит отчуждение от родителей, сопровождаемое страданием по поводу порожденного этим отчуждением одиночества. Резко возрастает суицидальность. Показное безразличие подростка таит в себе жадное и требовательное внимание ко всему, что связано с оценкой подростка окружающим его миром. Всё это порождает особый феномен защиты подростком своего чувства собственного достоинства.

Эта защита, являющаяся необходимым слагаемым любой стабильной и дееспособной личности, приобретает у подростка характер невроза. Невроз подросткового достоинства подробно описан — и, видимо, востребован политиками, имеющими свои далеко идущие цели.

Оговорив всё это, перейдем к рассмотрению того, как именно вышеописанный синдром был использован авторами проекта «Украинство».

В знаменитом советском кукольном мультфильме «Кто сказал „мяу“?» наивный щенок пытается, говоря научным языком, определить источник, подающий сигнал под названием «мяу». Щенок натыкается на разные источники, способные подавать звуковые сигналы. Это петух, мышонок, большой пес, пчела, рыба, лягушка. Обращаясь к таким источникам звуковых сигналов, щенок обнаруживает, что эти источники не могут подать сигнал «мяу», что они подают другие сигналы («кукареку», «гав-гав», «ква-ква» и так далее). После долгого поиска источника, выдающего беспокоящий щенка сигнал (науку, исследующую процедуры такого поиска, называют эвристикой), щенок, наконец, натыкается на котенка, который действительно говорит «мяу». То есть щенок распознает источник волнующего его загадочного сигнала.

Протестующие студенты Сорбонны. 1968 год

Нас интересует не «мяу», а другой странный сигнал, который был кем-то послан в украинскую, да и не только украинскую, уличную среду и породил весьма масштабный отклик — майданное беснование. Это «мяу», которое мы ищем эвристическим методом, — «революция достоинства». Смотришь на беснующиеся толпы, состоящие из людей, существенным образом потерявших не только достоинство, но и человеческий облик, и спрашиваешь себя: «Почему это должно называться революцией достоинства? С понятием „достоинство“ связаны представления о сдержанности, соблюдении не только правовых, но и этических, культурных и иных норм, недопустимости выхода за рамки того, что именуется респектабельным поведением. А тут воют, подпрыгивают, корчатся в судорогах, вопят с искаженными лицами „москаляку на гиляку“ и называют всё это достоинством. Почему? И кто впервые сказал это „мяу“, назвав разнузданность, распущенность, беснование — отстаиванием „достоинства“?»

Генезис «революции достоинства» — «Украинство…» Глава XX (Продолжение)