ЧАСТЬ 1

В начале 1938 года насчитывалось 1058 неуставных трудпоселенческих сельхозартелей с числом членов всех возрастов 429 670 человек, а также 141 неуставная кустпромартель, объединявшая 8181 человека [43] . К этому времени трудпоселенцами было освоено 3 035 644 га земель, из них 1 128 194 га составляли пашня и пахотноспособные земли, 287 431 га – сенокос, 590 789 – выгон, 44 914 – усадебные земли, 984 316 га – прочие угодья. В 1937 году трудпоселенцы посеяли яровых на площади 377 352 га, озимых – 83 248 га, вспахали под зябь и пары – 308 939 га. Непосредственно на обслуживании неуставных сельхозартелей трудпоселенцев специализировались тогда 24 машинно-тракторные станции и 21 машинно-тракторная мастерская, имевшие около 1000 тракторов, 100 комбайнов и 200 автомашин. Тем не менее в трудпоселенческом сельском хозяйстве резко преобладал ручной и конно-ручной труд. В 1937 году валовый сбор урожая в "кулацкой ссылке" составил (в тоннах): зерно – 294 859,3; хлопок – 14 119,4; масленичные и технические культуры – 4161,3; рис – 496,0; картофель – 167 800,5; овощи – 38 274,1; кормокорнеплоды – 14 041,0; сено – 402 284,5; силос – 45 241,3; грубые корма – 229 583,3 [44] . Развивалось трудпоселенческое животноводство, насчитывавшее на 1 января 1938 года 56,3 тыс. голов рабочего скота, 196,3 тыс. голов крупного рогатого скота, 62,3 тыс. свиней, 224,0 тыс. овец и коз [45] .

В 1938 году в основном завершился процесс трансформации трудпоселенческих артелей в обычные колхозы. Неуставные сельхозартели и кустпромартели были переведены на обычный колхозный и промартельный устав по постановлению СНК СССР от 9 сентября 1938 года "О переводе неуставных артелей трудпоселенцев на устав артелей" [46] .

К 1 января 1938 года трудпоселенцами было поднято 243 161 га целинных земель. Бо́льшая часть последних была поднята в Казахстане (214 605 га). В Таджикистане этот показатель составлял 7340 га, Киргизии – 310, Узбекистане – 10 га. На долю Российской Федерации приходилось 20 896 га поднятых трудпоселенцами целинных земель (Омская область – 9193 га, Красноярский край – 9046, районы БАМа – 1489, Челябинская область – 665, Дальневосточный край – 320, Сталинградская область – 95, Куйбышевская – 60, Оренбургская – 26, Ленинградская – 2 га).

Ряд трудпоселков был организован в болотистой местности, где без осушения болот не только практически невозможно было наладить сельское хозяйство, но и во весь рост вставала сама проблема выживания. К началу 1938 года трудпоселенцы осушили 2988 га болот, причем исключительно на территории РСФСР. Не менее остро вставала проблема выживания и для тех раскулаченных крестьян, которые были выселены в безводные засушливые районы. Без ирригационного строительства выжить в этих районах было чрезвычайно сложно, не говоря уже об их хозяйственном освоении. Эта проблема касалась, прежде всего, трудпоселенцев, расселенных в Казахстане и Средней Азии. К началу 1938 года трудпоселенцами было орошено 12 857 га земель, из них 6070 – в Таджикистане, 3052 – Казахстане, 2900 – Киргизии, 575 – Узбекистане, 260 – России.

В комплекс показателей, определявших понятие "освоение малообжитых и необжитых районов", входили и такие, как раскорчевка, расчистка кустарников, строительство дорог, мостов, колодцев и т. д. К началу 1938 года трудпоселенцами было раскорчевано 183 416 га земель (из них только 110 га в Казахстане, а все остальные в России); площадь расчистки кустарников составила 58 800 га (исключительно на территории РСФСР). К этому времени трудпоселенцами было проложено грунтовых дорог протяженностью 7294 км, из них 7121 км в РСФСР, 168 – Казахстане и 5 км – в других союзных республиках (Украина и Узбекистан). По регионам России этот показатель выглядел следующим образом: Новосибирская обл. – 3812 км, Свердловская – 1139, Архангельская – 724, Омская – 593, Красноярский край – 317, Вологодская обл. – 217, Ставропольский край – 110 и другие регионы – 209 км. Протяженность деревянных мостов, возведенных трудпоселенцами, составляла 21,4 тыс. м, из них свыше 11,2 тыс. м – в Свердловской области и 10 тыс. – в Новосибирской. Количество новых колодцев, построенных трудпоселенцами, составляло 1578 единиц [47] .

Органы НКВД не в силах были предотвратить естественные социально-демографические процессы, приводившие к постепенному размыванию "кулацкой ссылки". Поэтому с изрядной долей пессимизма руководство Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР констатировало в докладной записке в ЦК ВКП(б) (февраль 1939 года): "Пользуясь ослаблением режима, многие трудпоселенцы разъехались из трудпоселков, проникли на заводы оборонного значения, электростанции и другие предприятия в краевых, областных центрах и различных городах. Снятие их оттуда и водворение в трудпоселок встречает затруднения в связи с тем, что они работают на этих предприятиях ряд лет, приобрели квалификацию, многие сумели получить паспорта, вступили в брак с другими рабочими и служащими и обзавелись в ряде случаев своими домами и хозяйством" [48] .

Сотрудников Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР серьезно беспокоило слишком быстрое, по их мнению, обогащение трудпоселенцев. Так, в сентябре 1938 года начальник этого отдела М. И. Конрадов писал Н. И. Ежову в докладной записке: "…Некоторая часть трудпоселенцев пошла по пути хозяйственного кулацкого роста. Например, в Оборском районе Хабаровской области 64 хозяйства трудпоселенцев имеют по 3–5 коров, по 1 лошади, 2–3 свиньи, 2–3 головы молодняка. Имеют оружие, занимаются охотой. В Иркутской области рост количества скота в личном пользовании трудпоселенцев превышает рост обобществленного стада" [49] . А в докладной записке Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР в ЦК ВКП(б) в феврале 1939 года отмечалось: "Имеются многочисленные факты хозяйственного обрастания трудпоселенцев, спекуляции, невыполнения ими при попустительстве, а в отдельных случаях и содействии сросшихся с трудпоселенцами комендантов, – госпоставок и платежей. 29 сентября 1938 года № 1818 тов. ЕЖОВЫМ даны указания нач. УНКВД об усилении режима в трудпоселках…" [50] .

Поскольку допущение "быстрого кулацкого роста" трудпоселенческих хозяйств считалось грубой политической ошибкой органов НКВД, то последние, как это тогда широко практиковалось, сваливали все на "происки врагов народа". Репрессии 1937–1938 годов коснулись и ряда видных сотрудников НКВД, которые объявлялись виновниками и обогащения трудпоселенцев, и многого другого. Вот выдержка из докладной записки Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР в ЦК ВКП(б) (февраль 1939 года): "У руководства работой по кулацкой ссылке долгое время находились враги народа (Коган, Молчанов, Берман, Плинер, Фирин, Закарьян, Вишневский и др.). Вредительство проводилось по следующим направлениям… Высланные кулаки ставились в привилегированное положение по сравнению с окружающими колхозами. Проводилась политика нового окулачивания трудпоселенцев за счет государства. По представлению врагов народа, орудовавших в НКВД, трудпоселенцы освобождались от госпоставок, налогов и сборов, или пролонгировались и вовсе списывались ссуды уже тогда, когда трудпоселки не только хозяйственно окрепли, но и по своему хозяйственному уровню стояли выше окружающих колхозов…" [51] .

Все эти заявления о "происках врагов народа" и т. п. являлись не более как специфической словесной и терминологической эквилибристикой, свойственной тому времени. В действительности дело обстояло совсем иначе. Многие трудпоселенческие хозяйства оказались в настоящей долговой кабале у государства, выбраться из которой в обозримом будущем было совершенно невозможно. Чтобы не допустить их разорения и не сорвать тем самым хозяйственное освоение малообжитых земель, местные органы власти, включая органы НКВД, на протяжении 1930-х годов довольно часто выступали с ходатайствами о списании с трудпоселенцев ссудной задолженности или ее пролонгации. В ряде случаев эти ходатайства удовлетворялись. Например, по постановлению СНК СССР № СО-1219 от 21 апреля 1937 года была списана ссудная задолженность с трудпоселенцев Омской области [52] .

Десятки тысяч трудпоселенцев влились в коллективы крупнейших промышленных предприятий страны. Например, в начале 1938 года 8304 трудпоселенца работали на Магнитогорском металлургическом комбинате, 2126 – Кузнецком металлургическом комбинате, 2809 – на Уралвагонстрое, 1727 – Уралвагонзаводе, 2240 – Тагилстрое, 658 – Уралмаше, 19 115 – комбинате "Карагандауголь" [53] . В отдельных районах спецпереселенцы стали составлять большинство рабочих и служащих. Так, в общем балансе работающих на всех предприятиях г. Кировска Мурманского округа в 1934 году спецпереселенцы составляли более 60 % [54] .

Число ударников в массе работающих трудпоселенцев постоянно росло, причем подчас довольно стремительно. Так, в начале 1933 года на предприятиях г. Кировска насчитывалось 1690 ударников-трудпоселенцев, а к началу 1935 года их число возросло до 4366, что составляло 41,6 % от общего количества работавших в Кировске трудпоселенцев [55] .

До сентября 1935 года не существовало единого подхода к вопросу о социальном страховании трудпоселенцев. На одних предприятиях, где они работали, на них были распространены действующие законы о социальном страховании, на других – нет. В циркуляре ЦК профсоюза работников административных учреждений, ГУЛАГа и Финансового отдела НКВД СССР от 22 сентября 1935 года указывалось, что "все трудпереселенцы (бывшие кулаки), где бы они не находились, если они работают в предприятиях и учреждениях по найму, подлежат социальному страхованию, и, следовательно, они имеют также все права на получение пенсий, пособий по временной нетрудоспособности и т. д. на общих основаниях наравне с нечленами профессиональных союзов". Этот циркуляр обязал ввести социальное страхование трудпоселенцев на всех предприятиях и в учреждениях, где они работали [56] .

По постановлению Секретариата ВЦСПС "Об условиях труда и социальном страховании спецпереселенцев" от 27 июля 1936 года в стаж, необходимый для назначения пенсий и пособий, не засчитывалось время до 1 августа 1931 года [57] . Вся жизнь и деятельность этих людей до 1931 года считалась "эксплуататорским прошлым" и не засчитывалась в трудовой стаж. В дальнейшем выяснилось, что среди спецпереселенцев имеются люди не из числа бывших кулаков, работавшие много лет по найму. Поэтому в постановлении ВЦСПС от 11 августа 1937 года было сделано уточнение, согласно которому в трудовой стаж не засчитывалось время до 1 августа 1931 года только спецпереселенцам из числа бывших кулаков [58] .

В соответствии с постановлением СНК СССР № 174с от 16 августа 1931 года спецпереселенцы, расселенные в 1930–1931 годах, освобождались от уплаты всех государственных и местных налогов и сборов до 1 января 1934 года [59] . Для спецпереселенцев, занятых в сельском хозяйстве Северного Казахстана, эта льгота была продлена до 1 января 1935 года [60] . По истечении этих сроков спецпереселенцы были обязаны уплачивать все налоги и сборы на общих основаниях. Однако жизнь вносила коррективы, вызванные тяжелым положением трудпоселенческих хозяйств, и заставляла директивные органы принимать решения о продлении этих сроков. Так, в постановлении Наркомфина СССР от 27 июня 1933 года было записано: "Освободить трудпоселенцев в Западной Сибири и Казахстане от всех налогов и сборов до 1 января 1936 года" [61] .

По постановлению СНК СССР от 11 октября 1935 года от госпоставок в 1935–1936 годах зерна, картофеля и продуктов животноводства было освобождено подсобное сельские хозяйство трудпоселенцев, занятых в промышленности [62] .

Трудпоселенцы обязаны были погасить все ссуды, выдававшиеся государством на хозяйственное и иное освоение трудссылки. Так, в 1937 году трудпоселенцами было погашено ссуд по задолженности на сумму около 10,5 млн р. (остаток ссудной задолженности 1 января 1938 года составлял почти 68,2 млн р. [63] .

Трудовое использование трудпоселенцев производилось на основе договоров, заключенных УНКВД с хозорганами. Трудпоселенцы в оплате труда и других условиях работы приравнивались ко всем рабочим и служащим, за исключением: в профсоюз не принимались, и из их зарплаты удерживалось 5 % на содержание аппарата и административное обслуживание трудпоселений [64] . В августе 1937 года начальник ГУЛАГа И. И. Плинер в докладной записке на имя Н. И. Ежова сетовал по поводу того, что "хозяйственные организации в ряде районов прекращают производить 5-процентные отчисления из зарплаты трудпоселенцев, расходуемые на содержание комендатур трудовых поселений и на их административно-хозяйственные расходы. Этот отказ они мотивируют 135-й статьей Конституции, по которой трудпоселенцы являются полноправными гражданами" [65] .

Коменданты спецпоселков вели списочный учет тыло-ополченцев в возрасте от 18 до 45 лет. Тылоополченцы – лица призывных возрастов из числа лишенных избирательных прав (лишенцев). Вместо службы в армии они в течение двух-трех лет должны были выполнять трудовую повинность. Мобилизованные тылоополченцы жили в казармах, в условиях полувоенного режима, использовались на тяжелых работах (добыча угля, лесоразработки).

Однако в отношении раскулаченных крестьян – спецпереселенцев призывных возрастов – дело ограничивалось обычно только проведением списочного учета. Политическое руководство СССР опасалось призывать их даже в тыловое ополчение. В разделе "Об использовании на работах оборонно-стратегического значения тылоополченцев, находящихся в спецпоселках" постановления СНК СССР "О хозяйственном устройстве и трудовом использовании спецпереселенцев, расселенных в Западной Сибири и Северном Казахстане" от 4 апреля 1932 года говорилось: "Разъяснить, что спецпереселенцы призывного возраста не подлежат призыву в армию, в том числе и в части тылового ополчения" [66] .

В 1930-х годах трудпоселенцы в армию не призывались и на учете в военкоматах не состояли. Предпринимались также меры, чтобы они самостоятельно не овладевали военными знаниями и навыками. В письме от 15 мая 1932 года "Всем нач. отд. по С/ПЕРЕСЕЛЕНЦАМ ПП ОГПУ" за подписью М. Д. Бермана указывалось: "В циркуляре № 389/ГУЛ от 13/ Х-31 г. перечислены те добровольные общества группы содействия, которые могут быть организованы в спецпоселках, а именно: СВБ, ОДД, ОДН, Автодор, РОКК. Однако на местах до сих пор продолжают организовывать группы содействия Осоавиахиму и МОПР. Надо иметь в виду, что организация Осоавиахима содействует военизации спецпереселенческой молодежи, что должно быть пресечено самым решительным образом… Все имеющиеся организации Осоавиахима и МОПРа распустить путем тактичного слияния их с другими группами содействия, организация которых разрешена… В работе групп содействия всех добровольных обществ необходимо тщательно избегать занятий и работ, содействующих военизации спецпереселенческой молодежи…" [67] .

Поскольку перечисленные выше аббревиатуры малопонятны современному читателю, то мы даем их расшифровку: СВБ – Союз воинствующих безбожников; ОДД – Общество "Друг детей"; ОДН – Общество "Долой неграмотность"; Автодор – Всесоюзное общество содействия автомобильному и дорожному транспорту; РОКК – Российское общество Красного Креста; Осоавиахим – Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству СССР; МОПР – Международная организация помощи борцам революции.

В число мер по недопущению военизации спецпереселенцев входили и ограничения на владение ими охотничьими ружьями. Для многих трудпоселенческих семей это было достаточно серьезной проблемой, так как охота на диких животных и птицу занимала заметное место в их стратегии выживания. В разъяснении ГУГБ НКВД и ГУЛАГа от 8 мая 1937 года отмечалось, что "выдача разрешений на право приобретения и хранения охотничьих ружей трудпоселенцам, как правило, запрещается" и что "правом на приобретение охотничьих ружей могут пользоваться только трудпоселенцы, состоящие в организованных, с ведома ОТП, охотничьих бригадах, ведущих плановую заготовку пушнины и сдающие продукцию по договорам заготовительным организациям". В этом разъяснении подчеркивалось, что "ружья должны храниться в поселковых или районных комендатурах и выдаваться охотникам только на сезон охоты и по его окончании подлежат возвращению в комендатуру на хранение", а "трудпоселенцев, хранящих без разрешения охотничьи ружья, привлекать к уголовной ответственности" [68] .

Стремлением органов ОГПУ – НКВД перекрыть все каналы возможной самостоятельной военизации трудпоселенцев вызывалось и недопущение трудпоселенческой молодежи к сдаче норм на значки "Ворошиловский стрелок" и "Готов к Труду и Обороне" [69] . Согласно циркуляру ГУЛАГа от 4 декабря 1932 года запрещалась даже организация пионерских отрядов из детей спецпереселенцев [70] .

Во второй половине 30-х годов происходило постепенное снятие запретов на мероприятия, могущие способствовать военизации трудпоселенцев. Но это касалось только детей. По приказу ГУЛАГа от 20 апреля 1936 года разрешалась организация пионерских отрядов из детей трудпоселенцев [71] . 21 июля 1939 года вышло разъяснение Всесоюзного комитета по делам физкультуры, согласно которому трудпоселенческая молодежь (только школьного возраста) допускалась к сдаче норм на значки "ГТО" и "БГТО" [72] . Однако к сдаче норм на значок "Ворошиловский стрелок" по-прежнему не допускались даже школьники.

Из года в год в трудпоселках росло число жителей, не являвшихся трудпоселенцами. В начале 1932 года таковых было учтено 4234 человека [73] . В последующие годы их число значительно возросло. Они не входили в общую численность спецпереселенцев (трудпоселенцев). Это были бывшие спецпереселенцы, освобожденные из "кулацкой ссылки", но по разным причинам не покидавшие трудпоселки, а также свободные граждане – рабочие и служащие (в основном системы Наркомлеса), которым в силу специфики своей работы было удобно проживать в трудпоселках. Сюда же входили тысячи свободных людей, прибывших к своим родственникам-трудпоселенцам, а также осевшие в трудпоселках всякого рода командированные, вербованные и т. п.

Случаи смешанных браков между трудпоселенцами и свободными гражданами постепенно учащались. В одном из документов Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР (февраль 1939 года) отмечалось: "Многочисленны случаи вступления в брак трудпоселенцев (на трудпоселках) с другими гражданами, которые, уезжая к себе на родину или на другую работу, требуют освобождения своих жен. Существует практика освобождения их по согласованию с УГБ из трудпоселка, если на них нет компрометирующих данных и нет основания полагать, что брак является фиктивным с целью побега из трудпоселка" [74] .

Десятки тысяч свободных людей прибывали в трудпоселки с целью соединения семей. Как правило, они сохраняли статус свободных граждан и могли при желании покинуть трудпоселки (хотя и имели место факты, когда их ставили на учет трудпоселений). Только в 1934–1938 годах на соединение со своими семьями в "кулацкую ссылку" прибыло 31 352 свободных граждан (в 1934 году – 8022, 1935 году – 9692, 1936 году – 6195, 1937 году – 3758, 1938 году – 3685) [75] .

Тысячи свободных граждан приезжали в спецпоселки на короткий срок на свидания со своими родственниками-спецпереселенцами. В циркуляре ОГПУ от 14 октября 1932 года говорилось: "В связи с поступающими запросами с мест о том, как надлежит поступать с родственниками высланных кулаков, приезжающих в спецпоселки на свидания к спецпереселенцам, разъясняется, что приезжающие на свидания оставшиеся невысланными члены кулацких семей по приезде в спецпоселки никаким ограничениям по задержанию не подвергаются, сохраняя за собой право свободного выезда обратно из спецпоселка" [76] .

В документах ОГПУ – НКВД нет сведений сводного характера о национальном составе спецпереселенцев (трудпоселенцев). Совершенно ясно, что их национальный состав был чрезвычайно пестрым, причем на первом месте по численности находились русские, на втором – украинцы. Так, 1 января 1935 года в г. Кировске Мурманского округа насчитывалось 18300 трудпоселенцев 32 национальностей, из них 13 553 русских (74,0 %), 1196 украинцев (6,5 %) и 3551 (19,5 %) относились к 30 другим национальностям [77] . Данные о половозрастном составе трудопоселенцев по состоянию на 1 июля 1938 года приведены в табл. 4.

По отдельным отрывочным сведениям об образовательном уровне взрослых спецпереселенцев можно сделать вывод, что в начале 30-х годов примерно 3/4 из них являлись грамотными и имели образование, как правило, в объеме начальной школы. Впоследствии удельный вес грамотных еще более повысился в процессе ликвидации безграмотности, которая в той или иной степени коснулась и спецпереселенцев. В ряде районов охват спецпереселенцев ликбезом был весьма значительным. Так, из общего количества взрослого населения спецпереселенцев Хибиногорска (Кировска) Мурманского округа 3635 человек (или 26 %) были неграмотными или малограмотными, но к началу 1935 года 3374 из числа последних прошли обучение в пунктах ликбеза [78] .

В первой половине 30-х годов у сотрудников комендатур не было ясности в вопросе, следует ли записывать в метрики детям, что они – дети спецпереселенцев (трудпоселенцев). Этот вопрос был окончательно решен в конце 1935 года. На рапорте зам. наркома внутренних дел СССР М. Д. Бермана от 29 октября 1935 года по вопросу о записи в актах гражданского состояния детей трудпоселенцев Г. Г. Ягода поставил резолюцию: "Трудпоселенцы будут восстановлены, поэтому надо записывать так, как хотят родители. В метриках писать, что это ребенок трудпоселенца, не следует и ни к чему. Г. Я. 1/XI" [79] . В инструкции Отдела актов гражданского состояния (ОАГС) НКВД СССР от 8 декабря 1935 года разъяснялось, что в случае, если родители носят разные фамилии и один из них является трудпоселенцем, фамилия ребенку присваивается по соглашению родителей. Трудпоселенческое происхождение ребенка запрещалось указывать не только в выдаваемых свидетельствах о рождении, но и книгах записей актов гражданского состояния [80] .

В первое время в "кулацкой ссылке" в плачевном состоянии находилась система школьного обучения. Количество детей школьного возраста только в спецпоселках Урала, Восточной Сибири и Северного Кавказа в 1931 году превышало 129 тыс., из них охвачено учебой не более 3 % [81] . К середине 30-х годов такое положение в значительной степени удалось выправить, и большинство детей обучалось в школах. Органы власти придавали этому особое значение, поскольку школьное обучение рассматривалось как важный инструмент отрыва детей от влияния на них "реакционных" родителей.

В сентябре 1938 года в трудпоселках имелось 1106 начальных, 370 неполных средних и 136 средних школ, а также 230 школ профтехобразования и 12 техникумов. Насчитывалось 8280 учителей, из них 1104 были трудпоселенцами. Всеми учебными заведениями трудпоселений было охвачено 217 454 детей трудпоселенцев. Сетью дошкольных учреждений было охвачено 22 029 малолетних детей (с ними занимались 2749 воспитателей). 5472 ребенка, не имевшие родителей, размещались в поселковых детских домах. В трудпоселках имелись 813 клубов, 1202 избы-читальни и красных уголка, 440 кинопередвижек, 1149 библиотек [82] . По постановлению СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 15 декабря 1935 года "О школах в трудпоселках" разрешалось детей трудпоселенцев, окончивших неполную среднюю школу, принимать на общих основаниях как в техникумы, так и в другие специальные средние учебные заведения, а окончивших среднюю школу – допускать на общих основаниях в высшие учебные заведения [83] .

Таблица 4. Половозрастной состав трудпоселенцев (по состоянию на 1 июля 1938 года) [84]

Примечание. В эту статистику не вошли 128 148 трудпоселенцев, восстановленных в избирательных правах до принятия Конституции СССР 5 декабря 1936 года.

Принятию решения о возможности обучения детей трудпоселенцев в высших и средних специальных учебных заведениях наравне со свободными гражданами способствовали весьма лестные оценки в отношении учащейся трудпоселенческой молодежи, звучавшие в докладных записках местного партийно-советского руководства и органов НКВД. Так, в августе 1935 года Северный крайком партии в своем письме в ЦК ВКП(б) так характеризовал выпускников неполных средних школ в трудпоселках: "Среди учащихся есть очень одаренные, талантливые ребята, у которых большое стремление продолжить образование. По своему мировоззрению это вполне советски настроенная молодежь, что является одним из ярких доказательств претворения в жизнь идеи о переделке сознания людей" [85] .

Весной 1936 года был положительно решен вопрос об освобождении из "кулацкой ссылки" лиц, поступивших в институты, техникумы и т. д. Согласно циркуляру НКВД СССР от 15 апреля 1936 года и разъяснению ГУЛАГа от 20 апреля того же года, освобождению из трудпоселков подлежала трудпоселенческая молодежь, поступившая в высшие и средние специальные учебные заведения только после извещения учебного заведения о принятии заявителя в число учащихся. Для прохождения приемных экзаменов разрешался временный выезд из трудпоселков с выдачей на руки удостоверения на срок выезда. Этот же порядок освобождения и выезда из мест поселений распространяется и на молодежь, поступившую в 8-10 классы средних школ, при отсутствии последних в данном трудпоселке [86] .

Поступление на учебу в высшие и средние специальные учебные заведения на практике превратилось в наиболее распространенный легальный способ освобождения из "кулацкой ссылки". Только в 1939–1940 годах на учебу был освобожден 18 451 трудпоселенец [87] . И это без учета десятков тысяч юношей и девушек, освобожденных в 1939–1940 годах по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 года, о чем речь ниже.

В начальный период все выселенные кулаки были лишены избирательных прав. С 1933 года стали восстанавливаться в этих правах дети, достигшие совершеннолетия. В постановлении Президиума ЦИК СССР от 17 марта 1933 года "О порядке восстановления в избирательных правах детей кулаков" указывалось: "Дети высланных кулаков, как находящиеся в местах ссылки, так и вне ее, и достигшие совершеннолетия, восстанавливаются в избирательных правах районными исполкомами по месту жительства при условии, если они занимаются общественно полезным трудом и добросовестно работают" [88] .

Что касается взрослых, то восстановление их в избирательных правах до 1935 года производилось строго в индивидуальном порядке по истечении, как правило, 5-летнего срока с момента выселения и при наличии положительных характеристик о поведении и работе. Первый опыт освобождения спецпереселенцев – передовиков производства был произведен в 1932 году. В письме Г. Г. Ягоды от 5 мая 1932 года, адресованном начальникам ПП ОГПУ ряда областей, краев и республик, говорилось: "ЦИК СССР досрочно восстановил в правах спецпереселенцев в Вашем Крае по прилагаемому при сем списку… На общих собраниях широко объявить во всех без исключения спецпоселках Вашего Края (Области) о досрочном восстановлении ЦИК СССР по ходатайству ОГПУ и хозорганизаций этой группы спецпереселенцев, доказавших своей честной работой, высокой производительностью труда и поведением лояльное отношение к Советской власти… Среди восстановленных в правах провести широкую кампанию, с тем чтобы они добровольно остались жить и работать на тех предприятиях, на которых они работают в данный момент… Восстановленные лица имеют право выезда из спецпоселка, пользуются всеми правами граждан СССР, и к ним не могут быть применены никакие меры ограничения…" [89] .

Практика восстановления спецпереселенцев в гражданских правах была законодательно закреплена специальным постановлением ЦИК СССР от 27 мая 1934 года [90] . Большинство освобожденных спецпереселенцев, несмотря на проводившуюся с ними пропагандистскую работу, выезжало из мест поселений, что вызывало серьезную озабоченность руководства ОГПУ – НКВД. 2 января 1935 года М. Д. Берман в письменном рапорте на имя Г. Г. Ягоды отмечал: "…На 1 ноября 1934 года со дня существования трудпоселков всего восстановлено в правах 8 505 семей – 31 364 человека, из которых осталось в трудпоселках 2 488 семей – 7 857 человек, или 25,1 % к числу восстановленных… По Северному Краю из восстановленных в правах 9 621 чел. осталось в трудпоселках 968 человек… Для недопущения в будущем подобных явлений считаю необходимым предложить Нач. Управлений УНКВД следующее: 1. Воспретить массовое восстановление спецпереселенцев в гражданских правах; 2. Восстанавливать в правах в индивидуальном порядке исключительно хозяйственно закрепившихся спецпереселенцев в местах их вселения; 3. Развернуть массовую работу среди восстанавливаемых спецпереселенцев по их добровольному закреплению в трудпоселках; 4. Не допускать возвращения восстановленных в правах спецпереселенцев в районы их прежнего местожительства…" [91] .

На этом рапорте Г. Г. Ягода поставил резолюцию: "Надо немедленно дать указание, что восстановление в правах не дает права отъезда. Если нет закона, то надо войти или в ЦК или в ЦИК. Составьте записку и приведите эти цифры. 5.1. Г. Я." [92] . Не удовлетворившись этим, Г. Г. Ягода написал И. В. Сталину письмо следующего содержания (письмо датировано 17 января 1935 года):

"Постановлением ЦИК СССР от 27/V-34 года о восстановлении трудпоселенцев в гражданских правах, безусловно, предполагалось оседание восстановленных в местах поселения.

Однако, поскольку специального пункта в закон внесено не было, по мере восстановления в правах отмечены массовые выезды трудпоселенцев из мест поселения, что срывает мероприятия по освоению необжитых мест.

Вместе с тем, возвращение восстановленных трудпоселенцев в те края, откуда они были выселены, политически нежелательно.

Считаю целесообразным издание ЦИКом Союза ССР дополнения к постановлению от 27 мая 1934 года, где должно быть указано, что восстановление в правах трудпоселенцев не дает им права выезда из места вселения" [93] .

В постановлении ЦИК СССР от 25 января 1935 года говорилось: "Восстановление в гражданских правах высланных кулаков не дает им права выезда из мест поселений" [94] . Это сильно девальвировало понятие "восстановление в правах". Если в 1932–1934 годах восстановление в избирательных правах во многих случаях влекло за собой и освобождение из "кулацкой ссылки" и получение вслед за этим более или менее полноценного статуса полноправного гражданина, то с 1935 года положение довольно резко изменилось. Теперь восстановленные в правах лишались возможности выезда из трудпоселков и сохраняли статус трудпоселенцев. Для них это событие мало что теперь меняло в их жизни, за исключением снятия некоторых ограничений по передвижению, выбору работы и места жительства внутри "кулацкой ссылки". Фактически в таком же положении оказались и остававшиеся в "кулацкой ссылке" восстановленные в правах в 1932–1934 годах, однако некоторым из числа последних в 1938–1941 годах по решениям местных органов власти было разрешено покинуть трудпоселки и выехать к избранным ими местам жительства [95] .

С 1932 года установилась практика ограничений распространения соответствующих прав на членов семей, восстановленных в правах. Это право распространялось только на жен и детей восстановленных в правах, а остальных членов семьи (родители, братья, сестры и др.) это не касалось. Если семья состояла из отца, матери и детей и в правах восстанавливался отец, то соответствующие права получали все члены данной семьи, а если в правах в такой семье восстанавливался кто-то из детей, не состоящий в браке и не имеющий собственных детей, то он (она) оставался единственным членом семьи, обладающим таким правом. В 1935–1936 годах было восстановлено в правах 115 676 трудпоселенцев [96] .

Однако восстановление в избирательных правах отнюдь не являлось синонимом полноправности. Трудпоселенцы по-прежнему ощущали себя несвободными, неполноправными людьми. В соответствии со статьей 135, принятой 5 декабря 1936 года, Конституции СССР трудпоселенцы были объявлены полноправными гражданами. На рубеже 1936/37 годов в трудпоселках царил эмоциональный подъем; многие надеялись, что им скоро разрешат вернуться в родные села и деревни. Вскоре наступило разочарование. Трудпоселенцам внушали, что хотя они и имеют теперь статус полноправных граждан, но… без права покинуть установленное место жительства. Это обстоятельство делало "полноправие" трудпоселенцев декларативным. В августе 1937 года И. И. Плинер писал Н. И. Ежову в докладной записке: "За последние три-четыре месяца усилилась подача жалоб трудпоселенцами в центральные и местные правительственные учреждения, в которых они жалуются на то, что, несмотря на принятие новой Конституции, в их правовом положении не произошло никаких изменений" [97] .

В конце 1936 – начале 1937 годов имели место отдельные факты возвращения бывших кулаков в села и деревни, где они проживали до раскулачивания. Некоторым из них по решениям местных органов власти были предоставлены дома, приусадебные участки и возвращена часть конфискованного движимого имущества. Однако подобная практика уже весной 1937 года была пресечена. В разъяснении Генерального прокурора СССР А. Я. Вышинского от 14 апреля 1937 года, направленном в СНК СССР, отмечалось, что "лица, высланные за конкретные преступления или как социально опасный элемент на определенный срок, по отбытии этого срока имеют право вернуться в прежние места жительства", а лица, "высланные в порядке раскулачивания в спецпоселки, в силу постановления ЦИК СССР от 25/I-1935 года (Собр. Зак. СССР 1935 г. № 7 ст. 57) права возвращения в прежние места жительства не имеют" [98] . А в разъяснении Наркомата юстиции СССР от 14 апреля 1937 года говорилось, что ст. 135 Конституции СССР "не имеет никакого отношения к вопросу о ссылке и высылке" и "ранее высланные не имеют права требовать своего возвращения на места прежнего жительства со ссылкою на 135 ст. Конституции СССР" [99] .

После принятия Конституции СССР 5 декабря 1936 года трудпоселенцы, как и все взрослые граждане, вносились в списки избирателей и участвовали в выборах в Верховный Совет СССР, республиканские и местные Советы. Например, в постановлении Президиума Верховного Совета РСФСР от 21 октября 1939 года "О ходе подготовки к выборам в местные Советы депутатов трудящихся" указывалось: "Установить, что в спецпоселениях избирательные округа и избирательные участки по выборам в краевые, областные, окружные и сельские Советы депутатов трудящихся образуются на общих основаниях" [100] .

Все это, однако, не могло заслонить в сознании трудпоселенцев очевидного факта, что они лишены свободы и фактически находятся в ссылке. Естественным поэтому было стремление несвободных людей вырваться на свободу. Широкий размах приняло бегство из "кулацкой ссылки", благо бежать из трудпоселка было несравненно легче, чем из тюрьмы или лагеря. Только с 1932 по 1940 года из "кулацкой ссылки" бежали 629 042 человека, а было возвращено из бегов за тот же период – 235 120 человек (табл. 2). Причем в некоторых районах сосредоточения "кулацкой ссылки" количество бежавших превысило число остававшихся в трудпоселках. Так, в 1938 году специальная комиссия НКВД обследовала трудпоселки в Архангельской области и установила, что из 89,7 тыс. состоявших здесь на учете трудпоселенцев 38,7 тыс. находились в наличии, а 51,0 тыс. числились в бегах. Активного розыска беглецов обычно не велось. В той же Архангельской области коменданты трудпоселков объявляли их розыск только в том случае, если им случайно удавалось узнать, где проживают бежавшие [101] .

До 1937 года количество бежавших было значительно больше, чем возвращенных из бегов, но эта разница из года в год неуклонно сокращалась. В 1932 году бежавших было в 5,5 раза больше, чем извращенных из бегов, в 1933 году – в 4,0 раза, в 1934 году – на 92,8 %, 1935 году – 29,6 %, 1936 году – 13,5 % и в 1937 году – на 16,0 %. С 1938 года картина изменилась: теперь уже, наоборот, возвращенных из бегов стало больше, чем бежавших: в 1938 году – на 12,6 %, в 1939 году – на 12,9 %, в 1940 году – на 3,0 % (см. табл. 2.).

Трудно определить состав бежавших по возрасту, полу, национальности и т. д. В отчетах местных органов ОПТУ – НКВД иногда в общей форме констатировалось, что побеги совершают в основном юноши и молодые неженатые мужчины. Это, конечно, не могло не сказаться на трансформации половозрастного состава трудпоселенцев в сторону повышения удельного веса женщин, детей, а также мужчин старших возрастов.

Массовые побеги в основном молодых и здоровых людей приводили к существенному понижению доли трудоспособного контингента в составе трудпоселенцев. Например, в 1934 году в трудпоселках "Западолеса", расположенных в Коми-Пермяцком округе, Ныробском и Красновишерском районах нынешней Пермской области (Пермском крае) (это были не все трудпоселки системы "Западолеса"), было выявлено более 2 тыс. семей с количеством до 5 тыс. человек, не имевших в своем составе ни одного трудоспособного. Эти семьи целиком состояли из инвалидов, вдов с малолетними детьми, стариков и прочих нетрудоспособных лиц [102] .

Беглецам зачастую весьма сложно было адаптироваться вне "кулацкой ссылки". Это вызывалось не только отсутствием нужных документов и характеристик для прописки и устройства на работу, но и необходимостью скрывать свою подлинную биографию, невозможностью возвратиться в родные селения, где они жили до раскулачивания и др. Все эти обстоятельства весьма усложняли жизнь беглецам и перспективы ее устройства "на воле". Однако наряду с этими обстоятельствами беглецам приходилось сталкиваться с факторами морально-психологического характера. Вырвавшись из "кулацкой ссылки", они как бы попадали в другую социальную среду, с несколько иным менталитетом и ценностными ориентирами. Например, при тогдашнем менталитете в обществе преобладало одобрительное и даже восторженное отношение к ликвидации кулачества как класса и выселению кулаков в "холодные края", а беглецам из "кулацкой ссылки" приходилось делать над собой усилия, чтобы подлаживаться под эти настроения.

После нескольких лет жизни в "кулацкой ссылке" побег нередко влек за собой серьезные материальные потери, так как приходилось бросать построенные собственными руками жилища, относительно налаженное приусадебное хозяйство и др. Ту часть беглецов, которая в той или иной степени адаптировалась в местах высылки, после побега чаще всего ожидало разочарование, вызванное практической невозможностью достаточно быстро компенсировать указанные потери. Если в "кулацкой ссылке" они прошли мучительный процесс адаптации, то после побега из нее им предстояло как бы повторить этот процесс, может быть, не столь мучительный, но далеко не легкий. И далеко не все были к этому готовы. Сюда же накладывалась ностальгия по своим родным и близким, остававшимся в местах высылки.

Руководствуясь этими мотивами, а также сталкиваясь "на воле" с многочисленными сложностями при адаптации как в бытовом, так и в морально-психологическом плане, десятки тысяч беглецов принимали решение вернуться в трудпоселки. В начале 1930-х годов добровольные возвращения беглецов в спецпоселки были редкостью, но по мере налаживания там более или менее нормальной жизни их число неуклонно увеличивалось (см. табл. 5). Это было возвращение в родную социальную среду с ее особым менталитетом и морально-психологическим климатом, общей трагической судьбой, где бывшие беглецы в психологическом плане чувствовали себя более комфортно.

Таблица 5. Возвращение беглецов в "кулацкую ссылку" в 1935–1939 годах [103]

До 1933 года спецпереселенцы почти полностью состояли из раскулаченных крестьян. В дальнейшем в их составе появилась сравнительно небольшая "примесь" в лице других категорий. В спецпоселки выселялись колхозники и единоличники по обвинениям в срыве и саботаже хлебозаготовительной и других кампаний, городской деклассированный элемент, "неблагонадежный элемент" из погранзон, а также лица, осужденные органами ОГПУ и судами на сроки от 3 до 5 лет с заменой отбывания срока в местах лишения свободы высылкой в спецпоселки. Специальным постановлением СНК СССР от 26 апреля 1933 года городской деклассированный элемент, лица, высланные в связи с паспортизацией, а также осужденные органами ОГПУ и судами на срок от 3 до 5 лет с заменой отбывания срока высылкой в спецпоселки, во всех отношениях были приравнены к спецпереселенцам [104] .

Во время проведения паспортизации весной и летом 1933 года в Москве, Ленинграде и некоторых других крупных городах был проведен ряд крупномасштабных облав на бродяг, нищих, проституток и прочих полууголовных и уголовных элементов, уклонявшихся от "добровольного" выезда из этих городов на соответствующее расстояние (в Москве и Ленинграде – за 101-й километр, в Харькове – за 51-й километр и др.). Уже к 15 мая 1933 года в спецпоселки Западной Сибири из городов европейской части СССР поступило 7985 человек "деклассированного соцвредного элемента" [105] . Деклассированные элементы были начисто лишены такого качества, как трудолюбие. Этим они резко отличались от выселенных крестьян. Коменданты трудпоселков всеми силами старались избавиться от "трудового" пополнения в лице бродяг, нищих и т. п.

В 1933 году были предприняты попытки организовать цыганские трудпоселки. Объектом этой идеи стали цыгане, кочевавшие в Подмосковье. В рапорте И. И. Плинера на имя Г. Г. Ягоды от 10 июля 1933 года отмечалось: "Доношу, что операция выселения т. н. "иностранных" цыган из окрестностей Москвы, начатая 28 июня, окончена 9 июля. Всего за этот период изъято и выселено 1008 семей, 5470 человек, в том числе 1440 мужчин, 1506 женщин и 2524 детей. Весь указанный контингент направлен в гор. Томск в трудпоселки ОГПУ Зап. Сиб. края, где будет расселен в отдельных поселках по национальному признаку…" [106] . Для транспортировки этих цыган было сформировано пять эшелонов, куда погрузили также принадлежавшее им имущество, включая лошадей. Однако идея цыганских трудпоселков рухнула в самой начальной стадии ее осуществления. Цыгане, прибыв в места высылки, упорно не желали здесь обживаться и при первой же возможности совершали массовые побеги. Уже осенью 1933 года этот контингент трудпоселенцев фактически перестал существовать, так как почти все цыгане бежали. В документах нами не обнаружено никаких указаний о предпринятых мерах по возвращению их назад в места высылки.

В середине 1930-х годов происходил заметный переход от социально-классового принципа выселения больших масс людей к национальному. При этом было бы ошибкой возводить "китайскую стену" между принципами, на основании которых происходило раскулачивание, и мотивами последующих этнических чисток. На самом деле они гораздо больше взаимосвязаны, чем это кажется на первый взгляд. Например, на Украине и в Белоруссии в период кампании по раскулачиванию местные немцы и поляки рассматривались чуть ли не как поголовные кулаки. Среди отправленных в "кулацкую ссылку" из числа раскулаченных на Украине и в Белоруссии доля поляков была непропорционально велика [107] . Это являлось следствием того, что на практике применялся комбинированный социально-классовый и этнический принцип выселения – одновременно и антикулацкий, и антипольский. Таким образом, еще в ходе "ликвидации кулачества как класса" в 1930–1933 годах (при которой национальность человека вроде бы не должна была иметь никакого значения) вызревали симптомы грядущих "чисток" по этническому признаку.

Первой депортацией, которую можно квалифицировать как частичную этническую чистку, стало выселение весной 1935 года финского населения из погранполосы Ленинградской области и Карелии (решение об этом было принято Бюро Ленинградского обкома ВКП(б) 4 марта 1935 года). Всего тогда было выселено 5059 финских семей общей численностью 23 217 человек, из них 1556 человек попали в трудпоселки Западной Сибири, 7354 – Свердловской области, 1998 – Киргизии, 3886 – Таджикистана, 2122 – Северного Казахстана и 6301 – Южного Казахстана [108] . Эти люди сразу же получили статус трудпоселенцев, т. е. включены в контингент "бывшие кулаки", и в последующем никогда из него не вычленялись.

По постановлению СНК СССР № 776-120сс от 28 апреля 1936 года была произведена основательная "очистка" от польского населения 800-метровой полосы вдоль тогдашней советско-польской границы. Всего, по данным на 11 октября 1936 года, были выселены 69 283 человека [109] . В течение четырех лет они находились в Казахстане в неопределенном правовом статусе, пока, наконец, по приказу ГУЛАГа от 30 октября 1940 года не были приравнены к трудпоселенцам (к этому времени их численность на поселении в Казахстане уменьшилась до 41 772 человек) [110] . Кроме того, ряды трудпоселенцев пополнили несколько тысяч выселенных в 1937 году из Закавказья курдов.

Включение десятков тысяч "неблагонадежных элементов" в состав трудпоселенцев приводило к тому, что термины "трудпоселенцы" и "бывшие кулаки" все меньше становились синонимами. В конце 1940 года в состав 977 110 трудпоселенцев 888 449 человек, или 90,9 %, являлись раскулаченными крестьянами с семьями, а 88 661 человек (9,1 %) были, так сказать, "примесью" из числа высланных из крупных городов, погранзон и др. (включая выселенных в течение 1935–1937 годов финнов, поляков, курдов) [111] .

В течение 1930-х годов постепенно шла на убыль готовность наиболее непримиримой части спецпереселенцев к вооруженной борьбе за изменение своей жизни. В начале 1930-х годов в местах спецпоселений имели место попытки организации партизанских отрядов, а иногда даже повстанческого войска. Самое крупное спецпереселенческое восстание за всю историю существования спецпоселенческой системы произошло в конце июля 1931 года в зоне Парбигской комендатуры в Нарымском крае. В нем участвовало до 1,5 тыс. спецпереселенцев. Восстание было подавлено силами ОГПУ, милиции и вооруженного партийно-комсомольского актива. Потери у восставших только убитыми составили 105 человек. Организаторы этого восстания были осуждены, а часть активных участников (несколько сотен человек, включая членов семей) отправлена на поселение в зону отдаленной штрафной Александро-Ваховской комендатуры [112] . Позднее же действия подобного рода в "кулацкой ссылке" если полностью и не прекратились, то, во всяком случае, были сильно минимизированы.

В начале 1930-х годов в спецпереселенческой среде были распространены "интервенционистские ожидания", суть которых сводилась к тому, что какое-то иностранное государство скоро нападет на Советский Союз и освободит их. Некоторые даже нашествия японских самураев ожидали как спасения. К середине 1930-х годов подобные настроения довольно резко пошли на убыль. Один из спецпереселенцев, бывший "зажиточный труженик", как он себя назвал, А. И. Панов (Северный край) в апреле 1936 года писал Сталину: "Нет никаких оснований опасаться, что в случае войны эти люди станут вредить словом или делом. Давно прошло то время, когда они мечтали о войне, как об избавлении и средстве восстановления царского строя. Было это да прошло! Давно они поняли, что победа японцев ли, германцев ли будет означать великую кабалу, что в результате таковой придется выплачивать все многомиллиардные царские долги с процентами за многие годы, что все лучшие земли отойдут победителям, что мы окажемся тем навозом, на который будут насаждать свою "цивилизацию", свою "арийскую" или "самурайскую" "культуру", что миллионы молодежи – цвет наций, населяющих Советский Союз (а в том числе и их дети), погибнут и т. д.". И. В. Сталин, прочитав это письмо, передал его Я. А. Яковлеву (заведующий Сельхозотделом ЦК), который написал: "Письмо умного, хитрого врага" [113] .

Судя по этой резолюции, Сталин не поверил в искренность автора письма. И напрасно. Письмо было, безусловно, искренним, и в нем отражался наступивший перелом в сознании основной массы спецпереселенцев относительно своего поведения в случае иностранной военной интервенции – от потенциально коллаборационистского к патриотическому.

Десятки трудпоселков были организованы в непосредственной близости от государственной границы СССР. По данным на 1 января 1938 года, дислоцированными в пограничной зоне (на расстоянии менее 100 км от границы) являлись 129 трудпоселков с количеством трудпоселенцев в них 55 969 человек, из них в Мурманской обл. – соответственно 8 и 16 513, Ленинградской – 2 и 3494, Таджикской ССР – 17 и 9434, Казахской ССР – 12 и 5241, Дальневосточном крае – 43 и 12988, Украинской ССР – 44 и 7108, Красноярском крае – 3 и 750 [114] . Причем в понятие "граница" входило и побережье морей. Так, все указанные выше трудпоселки, находившиеся в Украинской ССР (территория нынешней Херсонской области), были отнесены к пограничным на том основании, что они располагались на расстоянии менее 100 км от Черного моря.

Некоторые трудпоселенцы убегали за границу. Но это были единичные случаи. Что касается основной массы трудпоселенцев, проживавших в непосредственной близости от границы, то чекисты и пограничники никогда не усматривали в их поведении каких-либо признаков, которые можно было бы истолковать как намерение уйти в сопредельные страны (Финляндию, Афганистан, Китай). Такое поведение трудпоселенцев нельзя объяснять только боязнью задержания при попытке перехода границы и последующего сурового наказания. Оно проистекало из традиционной крестьянской психологии, согласно которой другие страны рассматривались как чужой, "басурманский" мир. Свое же государство, которое хоть их и ограбило и выселило из родных селений, по-прежнему считалось своим государством, своей страной, родиной в широком плане. Трудпоселенцы были составной частью той геополитической и этносоциальной общности, называвшейся тогда советским народом, хотя судьба и забросила их как бы на обочину этой общности. Но только на обочину, а не вне ее. Несмотря на серьезные претензии к собственному государству, эти люди не могли преодолеть в себе психологический барьер, позволявший перейти в "басурманский" мир, в чужую этносоциальную среду. К тому же было ясно, что за кордоном им земли не дадут, что их там скорей всего ожидает участь безземельных чужаков и изгоев, а трудпоселенцы по духу оставались крестьянами, нацеленными на ведение индивидуального сельского хозяйства.

В 1930-х годах шел не только процесс направления людей в "кулацкую ссылку", но и имел место незначительный обратный процесс – процесс освобождения оттуда. Например, только в 1934–1938 годах из "кулацкой ссылки" было освобождено 31 515 человек как "неправильно высланных" [115] . Десятки тысяч людей были освобождены в связи с направлением на учебу, вступлением в брак с нетрудпоселенцами, передачей на иждивение и по другим причинам. Однако эти факты освобождения не имели широкого размаха и не могли серьезно подорвать "кулацкую ссылку".

Одним из каналов освобождения из "кулацкой ссылки" являлась передача на иждивение. В циркулярном распоряжении ГУЛАГа от 29 декабря 1931 года подчеркивалось, что передачу на иждивение следует производить только в крайних случаях [116] . На практике же эти "крайние случаи" исчислялись десятками тысяч. Коменданты трудпоселков вынуждены были оформлять передачу на иждивение одиноких инвалидов, больных неизлечимым недугом, престарелых, которые не могли самостоятельно обеспечить свое существование. Передача этих людей их родственникам – свободным гражданам, а также в дома старчества и т. п. осуществлялась только после того, как выяснялось, что в трудпоселках некому взять их на иждивение. Только в 1934–1938 годах из "кулацкой ссылки" было освобождено посредством передачи на иждивение 33 565 человек [117] .

Первым правовым актом, реализация которого стала впоследствии (в конце 1940-х – начале 50-х годов) одним из главных каналов ликвидации "кулацкой ссылки", было постановление СНК СССР № 1143-280с от 22 октября 1938 года "О выдаче паспортов детям спецпереселенцев и ссыльных", текст которого приводится ниже полностью:

"Детям спецпереселенцев и ссыльных при достижении ими 16-летнего возраста, если они ничем не опорочены, паспорта выдавать на общих основаниях и не чинить им препятствия к выезду на учебу или на работу.

В целях ограничения въезда их в режимные местности, в графе 10 в выдаваемых паспортах делать ссылку на пункт 11 постановления СНК СССР № 861 от 28 апреля 1933 года, предусмотренную постановлением СНК СССР от 8 августа 1936 года за № 1441" [118] .

Согласно этому постановлению, дети трудпоселенцев, если они лично ничем не были опорочены, по достижении 16-летнего возраста на персональный учета Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР не ставились. 16-летние юноши и девушки получали паспорта на общих основаниях и могли покинуть трудпоселки, но с ограничением проживания в режимных местностях. Однако в первые месяцы после выхода этого постановления никаких освобождений не производилось, так как сотрудники Отдела трудовых поселений, ОМЗ УНКВД и комендатур не знали, по какому принципу это делать. Причем они никак не могли получить соответствующего разъяснения от вышестоящих инстанций. В одной из докладных записок Отдела трудовых поселений в ЦК ВКП(б) говорилось: "Необходимо разъяснение, как применять постановление от 22/Х – 1938 года к достигшим 16-летнего возраста: к моменту издания постановления и позже или же ко всем детям трудпоселенцев, которые в момент высылки были моложе 16 лет. СНК дать такое разъяснение отказался. Необходимо ведомственное разъяснение, так как на местах идет большая путаница в этом вопросе" [119] .

В разъяснении зам. наркома внутренних дел СССР В. В. Чернышева от 27 января 1939 года, направленном начальникам управлений РК милиции республик, краев и областей, указывалось, что паспорта "выдаются только детям спецпереселенцев и ссыльных, которым сейчас исполнилось 16 лет, если они лично ничем не опорочены и если они из спецпоселков и мест ссылки выезжают на учебу или на работу" [120] . Из этого разъяснения вытекало, что круг претендентов на освобождение по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 года ограничивался узкими возрастными рамками 1922–1923 годов рождения, да и то с оговорками (выезд на работу или учебу, отсутствие порочащих данных). В 1939 году по указанному постановлению СНК СССР из "кулацкой ссылки" было освобождено 1824 человека, что составляло менее 0,2 % от общей численности трудпоселенцев на 1 января 1939 года [121] .

Практика освобождения и выдачи паспортов по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 года только для лиц 1922–1923 годов рождения вызывала недовольство десятков тысяч трудпоселенцев более старших возрастов, но которые в свое время в момент поступления в "кулацкую ссылку" были моложе 16 лет. От них и их родителей в различные инстанции поступали соответствующие прошения. В ряде случаев местные органы НКВД, а также местные партийные и советские органы признавали доводы этих людей вполне справедливыми и отмечали это в своих отчетах и докладных записках в республиканские и общесоюзные органы.