ОГЛАВЛЕНИЕ

«Русская составляющая» Великого княжества Литовского

В XIII и XIV веках западные и южные русские земли попали под власть великих князей Литовских. При этом государственным языком Литвы оставался русский язык, делопроизводство также велось на русском, православие сохраняло здесь господствующее положение.

При князе Ольгерде, правившем с 1345 по 1377 год, Великое княжество Литовское значительно расширилось: разгромив в 1362 году трех ордынских князей, Ольгерд расширил состав своей державы за счет Киева, Подолья, Посемья и Переяславля Южного.

Противниками Великого княжества Литовского были Золотая Орда и Тевтонский орден. Вело оно борьбу и с Москвой. В ходе конфликта с Москвой за контроль над Тверским княжеством Ольгерд дважды — в 1368 и 1370 годах — безуспешно пытался осадить русскую столицу. В итоге он заключил в 1372 году мир с князем Московским и Владимирским Дмитрием (прозванным после победы на Куликовом поле в 1380 году Донским).

В целом в тот период в состав Великого княжества Литовского входили территории современных Литвы и Белоруссии, часть Украины и Смоленская область. Восточная граница княжества пролегала приблизительно по нынешней границе Смоленской и Московской, Орловской и Липецкой, Курской и Воронежской областей. Однако в последние годы правления Ольгерд потерял контроль над восточными землями княжества — прежде всего, Брянском и Смоленском, которые устремили свои взоры в сторону Москвы.

Александр Ян Трициус. Король Ягайло (фрагмент). 1677

Несмотря на сложности в отношениях с Москвой, нарастающая агрессивность немецкого Тевтонского ордена заставила князя Ягайло, пришедшего на смену Ольгерду, рассматривать Москву в качестве возможного союзника. Альтернативным возможным союзником была Польша.

В 1382 году начались переговоры Ягайло с Москвой. Москва предложила литовскому князю, во-первых, принять православие и жениться на дочери Дмитрия Донского. А во-вторых, признать себя «младшим братом» (вассалом) князя Дмитрия и крестить в православии всех своих подданных. Второе условие Ягайло счел неприемлемым.

А вот предложения Польши его устроили. И в 1385 году была подписана Кревская уния — соглашение о династическом союзе между великим князем Литовским Ягайло и польской королевой Ядвигой. Ягайло как супруг Ядвиги становился польским королем (эту роль он счел гораздо более привлекательной, чем роль «младшего брата» московского князя Дмитрия). Однако в обмен на польский трон будущий основатель династии Ягеллонов взял на себя далеко идущие обязательства: принять католичество вместе со своими родственниками и подданными, перевести Литву на латиницу, присоединить к Польше земли Великого княжества Литовского. Короновавшись в 1386 году, Ягайло получил официальный титул «короля Польши, верховного князя Литовского и дедича Русского».

В 1387 году Ягайло массово крестил по католическому обряду литовцев-язычников. Одновременно он пообещал ряд привилегий тем представителям западнорусской православной знати, которые перейдут в католичество.

Кревская уния фактически лишила православие монополии на землях Великого княжества Литовского. Политическая верхушка княжества приняла католицизм. Повсеместно велось строительство костелов и католических монастырей. Было создано Виленское католическое епископство, которому великие князья Литовские пожертвовали огромные земельные владения.

Часть русских князей и бояр, недовольных польской экспансией, а также часть литовских феодалов, сторонников независимости Литвы, начали борьбу против Ягайло. Под их натиском Ягайло, сохранив польский трон, был вынужден уступить литовскому князю Витовту главенство над Великим княжеством Литовским. При этом Польша и Литва были объявлены союзными государствами. Отметим, что союз этот, несмотря на раздиравшие его противоречия, совершил крупное историческое деяние: в ходе Грюнвальдской битвы 1410 года дал решительный отпор Тевтонскому ордену.

Однако совместная победа не сгладила противоречий между Польшей и Литвой. Линия Витовта на восстановление полной самостоятельности Литовского государства (в котором немалую политическую роль играли бы западнорусские православные князья и бояре) заставила польскую знать и часть литовской знати, тяготевшую к полякам, объединить усилия для недопущения такого развития событий.

В 1413 году в Городле была заключена так называемая Городельская уния. Знатные литовцы, принявшие католицизм, получили польские гербы. Им были дарованы дополнительные привилегии. Православных же фактически ущемили в правах — им было отказано в праве состоять в Раде Великого княжества Литовского. Отныне государственные посты могли занимать только католики. После подписания Городельской унии начался интенсивный процесс «ополячивания» Литвы: здесь появились своя шляхта, сеймы наподобие польских и т. д.

В 1430 году после кончины Витовта в Великом княжестве Литовском развернулась ожесточенная борьба между Свидригайло, младшим братом Ягайло, главой русской православной партии, и Сигизмундом Кейстутовичем, главой литовской католической партии. В итоге великокняжеский престол занял Свидригайло. Характерная черта эпохи: лидер православной партии короновался в качестве великого князя Литовского в виленском римско-католическом соборе св. Станислава.

Сразу после коронации Свидригайло объявил о разрыве унии с Польшей. При Свидригайло литовские католики оказались оттеснены от важных государственных должностей и чинов, доставшихся русским и литовским православным представителям знати. Всё это привело к тому, что между Польшей и Великим княжеством Литовским вспыхнули военные действия.

В 1432 году Свидригайло лишился великокняжеского титула — его сверг Сигизмунд Кейстутович. Однако часть православных князей оказала Свидригайло поддержку и посадила его в Полоцке на «великое княжение русское». Но после того как в 1435 году Свидригайло потерпел тяжелое поражение в битве у замка Вилькомир (Литва), позиции русской православной партии резко ослабли.

Спустя четыре года, в 1439 году, польский король и великий князь Литовский Владислав III при поддержке папского престола предприняли попытку ввести в западнорусских землях церковную унию (известную как Флорентийская уния). Однако эта попытка встретила мощное сопротивление народа и православного духовенства — и успеха не имела.

В нашу задачу не входит описание всех эпизодов сложного выстраивания отношений между Польшей и Литвой в период до образования Речи Посполитой. Зафиксируем, что союз Польши и Великого княжества Литовского никогда не был стабильным. Часть знати Великого княжества Литовского ожесточенно сопротивлялась экспансионистской политике Польши и стремилась к сохранению независимости. Некоторые западнорусские православные дворяне, ущемленные в правах, переходили на службу Москве.

Стремление Литвы к самостоятельности вкупе с прорусскими тяготениями никоим образом не устраивало Польшу. В 1501 году была заключена так называемая Мельницкая уния, согласно которой Польша и Литва должны были составить единое государство. Главой этого государства становился король, избираемый в Кракове. Одной из важнейших целей Мельницкой унии был польско-литовский военно-стратегический союз при ведении войн: Литвы — с Москвой, Польши — с татаро-монголами и турками.

В 1558 году Московское государство и Великое княжество Литовское вступили в затяжную Ливонскую войну, продлившуюся до 1583 года. В этот период Польша предпринимала чрезвычайные усилия, чтобы сохранить Литву в сфере своего влияния. Угроза обрушения польско-литовского союза была вполне реальной. Она исходила и от Москвы, которая претендовала на территории Литвы. И от внутренних кругов Литвы, сопротивлявшихся полонизации. Дело в том, что в случае смерти тогдашнего правителя Польши и Литвы, бездетного Сигизмунда II Августа, династия Ягеллонов прерывалась. А поскольку польско-литовский союз базировался на династических основаниях (заложенных Кревской унией 1385 года), конец династии Ягеллонов мог бы стать поводом для выхода Литвы из союза. Во избежание такой развязки Сигизмунд II Август начал подготовку политической унии, призванной скрепить союз Польши и Литвы иными, нединастическими основаниями.

В 1569 году такая уния — она получила название Люблинская — была заключена. В результате Польша и Литва образовали единое государство — Речь Посполитую. Сопротивление части западнорусской и литовской знати объединительному процессу было подавлено. Чтобы подсластить горькую пилюлю, высокостатусные поляки демонстрировали поначалу готовность прислушаться к условиям, выдвигаемым противниками унии. Речь шла о предоставлении русским православным равных прав с римокатоликами и о сохранении государственного статуса русского языка во всех литовско-русских землях. Но уже вскоре после подписания Люблинской унии эти условия начали нарушаться. Характерно, что, едва успев заключить политическую унию между Польшей и Литвой, король Сигизмунд II Август заявил, что теперь пора подумать и о восстановлении религиозного единства — то есть о заключении унии церковной и о переходе православных под юрисдикцию католического Рима.

Продвижение иезуитами идеи об унии православия с Римом

После Тридентского собора иезуиты прибыли для борьбы с реформаторскими течениями и ересями вообще (к ним, как выяснилось позже, они причисляли и православие) сначала, в 1564 году, в Польшу. А затем, вскоре после подписания в 1569 году Люблинской унии, — в Литву. Здесь, в Литве, им всячески содействовал Валериан Протасевич (ок. 1505−1579/1580), епископ Виленский.

Иезуиты начали с того, что основали в 1570 году в Вильно иезуитскую коллегию — среднюю школу, в которой, помимо церковных предметов, велось обучение древнегреческому языку и латыни, математике, истории, географии, риторике и поэзии. Как отмечает А. Карташев в «Очерках по истории Русской Церкви», и католики, и протестанты, и православные имели к тому времени в Вильно собственные школы и старались именно в них отдавать своих детей. Но иезуиты применили «новый притягательный прием» — «предложили школу всем бесплатную, и эта жертвенность победила». Прошло совсем немного времени, и учебные заведения последователей Лойолы открылись в Могилеве, Полоцке, Орше, Несвиже, Витебске, Минске.

Не оставили иезуиты без внимания и старшее поколение. Будучи прекрасными полемистами, они устраивали публичные споры о вере. Протестанты, поначалу сами желавшие вступить в полемику с иезуитами, быстро убедились в том, что публичность в данном случае для них невыгодна, поскольку иезуиты одерживали верх. И начали уклоняться от подобных публичных споров — что существенно подорвало их авторитет. Показательный факт: итогом пятилетней работы адептов «Общества Иисуса», обосновавшихся в Вильно, стал переход в лоно римско-католической церкви шести тысяч человек. К концу же XVI века переход знати Речи Посполитой из протестантизма в католицизм принял массовый характер.

Стремясь завоевать расположение местного населения, иезуиты проявляли жертвенность. Так, во время смертоносной эпидемии чумы 1575 года они самоотверженно входили в дома не только для оказания духовной помощи, но и в качестве братьев милосердия.

Оценив, сколь велико на данной территории влияние церковных православных братств, иезуиты начали создавать латинские братства. Причем заботились о том, чтобы эти братства были притягательными для населения. Например, учрежденное в 1575 году братство Тела Христова устраивало пышные процессии, оказывавшие большое эмоциональное воздействие на народ. «Действие одной из таких процессий в 1586 г. было так сильно, что многие родители взяли своих детей из школ протестантских и отдали в иезуитские, a 300 человек из взрослого населения, преимущественно протестантов, перешли в католичество», — пишет А. Карташев.

Мария Герман. Портрет Петра Скарги. 1828

Основателем упомянутого братства Тела Христова был Петр Скарга — имя, чрезвычайно важное в истории униатства. Вступив в 1569 году в орден иезуитов, Скарга был некоторое время преподавателем и проповедником в иезуитском коллегиуме в Пултуске, а в 1573 году перебрался в Вильно. Начав с поста вице-ректора Виленского иезуитского коллегиума, он в дальнейшем, после преобразования коллегиума в академию, стал ее первым ректором.

В 1577 году Скарга опубликовал свое сочинение «О единстве Церкви Божией под единым пастырем», в котором подвел теоретическое обоснование под необходимость и выгодность для православия заключения унии с римско-католической церковью.

В своем сочинении Скарга использует как теоретические, так и иные доводы для того, чтобы доказать особую роль апостола Петра, которому Иисус Христос поручил строительство церкви, и связь этой особой роли — с особой ролью Рима. Скарга отдает себе отчет в том, что только доказав верховенство Святого Петра над другими апостолами, явленное, в том числе, и через вручение Христом апостолу Петру ключей от Царствия Небесного, можно обеспечить завоевание католическим Римом необходимого первенства. Скарга уверен, что после завоевания этого первенства нетрудно убедить всех христиан в том, что этому первенству надо подчиниться. Для того чтобы убедить в этом колеблющихся, Скарга использует и логические методы, заимствованные у Аристотеля, и метафизическую аргументацию, согласно которой «вне церковного единства никто спасения иметь не может». Одним словом, если хотите спасения — восстанавливайте единство. А восстановить его можно только вокруг главного элемента, каковым является церковь Петра, поставленная над всеми самим Иисусом Христом, то есть Рим.

Скарга пишет: «Наконец, и за то принял смерть Бог наш, чтобы сынов рассеянных купно и воедино собрать. Отчего же злость и несогласие между христианами так мощно оковы общественного единства и связи такой любви разбили? А те, кто ко Христу взывает, так разделены взаимным несогласием? Разве разделен Христос? Разве допустимо ломать кости агнца сего?».

Ответ на этот вопрос для Скарги очевиден. Всё это неблагополучие связано с происками дьявола, инструментами которого являются все отпадающие от Рима христианские конфессии — православие прежде всего. Обосновывая эту мысль, Скарга настойчиво взывает к искомому единству, достижению которого препятствуют козни дьявола:

«Ту церковь мы называем святой, яко матерь целого христианства, от которой дети неспокойные и непослушные, отступивши, к согласию никогда не придут, покуда к матери не вернутся. И кто только церковную историю читал, находит очевидным, что все в целом свете секты и королевства христианские прежде в папстве, то есть под управлением, советом и предводительством епископа римского, были и от него отступили».

Ян Матейко. Проповедь Скарги. 1864

Особо отступившими для Скарги являются православные. Вторая часть его книги называется «О греческом от единства церкви Божией и столице апостольской отступлении». Скарга говорит и о вине греков в расколе единой религии, и о вине русских, вставших на сторону греков.

Третья часть книги Скарги называется «О предупреждении и уговоре народов русских, при греках остающихся, чтобы они с церковью и столицей римской объединились». Скарга подробно говорит о разного рода опасностях — как высших (кара небесная), так и земных — для тех, кто останется в схизме. Пугая заблудшие души карой небесной, Скарга на самом деле угрожает своим врагам притеснениями со стороны Речи Посполитой («кнут») и одновременно разрабатывает осуществление унии («пряник»).

В сочинении Скарги выпукло отразилось католическое посттридентское восприятие православия: «Важным элементом в унионной концепции Петра Скарги является квалификация православия как ереси и противопоставление Киевской митрополии Москве и Константинополю». По мнению Скарги, отделение от римской церкви привело русскую церковь к порче — вот почему она не имеет «ни науки, ни святых, ни истинных пастырей». Для Скарги превосходство латинской культуры (и, в частности, латинского языка) над славянской — непреложная истина. Путь к избавлению от варварства и невежества для русской церкви он видит в воссоединении с католической церковью, спасение православных христиан — в унии.

Все последующие сторонники унии по сути воспроизводили идеи Скарги, изложенные в данном сочинении.

Антонио Поссевино

Еще один иезуит, внесший существенную лепту в то, чтобы проект «Брестская уния» состоялся, — Антонио Поссевино. Считается, что аналитические записи Поссевино, представленные им папскому престолу в 1582 году, стали серьезным толчком к реализации данного проекта. Главный тезис Поссевино сводился к тому, что распространение католицизма в Московском государстве связано с непреодолимыми трудностями. И потому следует обратить внимание на западнорусскую церковь в пределах Речи Посполитой и усилить католическое влияние именно в польско-литовских землях. Впоследствии именно это и произошло.

Какие непреодолимые трудности имел в виду Поссевино?

В августе 1581 года Поссевино встретился с Иваном Грозным, став первым иезуитом, посетившим Московское государство. На эту встречу он прибыл в качестве посредника в мирных переговорах (напомним, что в это время шла Ливонская война) между Иваном Грозным и польским королем Стефаном Баторием. Направляясь на переговоры, Поссевино преследовал две цели:

1) привлечь московскую державу к борьбе с Османской империей и

2) склонить Грозного к унии с католицизмом.

Поссевино отличался, по мнению современников, выдающимися способностями, которые и позволили ему занять высокое положение. В 1572–1578 гг. он был секретарем генерала (главы) ордена иезуитов. А в 1578 году папа Григорий XIII привлек его к дипломатической деятельности, наделив статусом «апостольского легата и викария всех северных стран». В качестве такового Поссевино целенаправленно и систематически занимался сбором самых разнообразных сведений по этим «северным странам» (в том числе, по Речи Посполитой, Московскому государству, Молдавии, Валахии).

Надежда на благосклонность русского царя в вопросе об унии не оставляла Поссевино вплоть до февраля 1582 года, когда в Москве между ним и Грозным состоялись прения о вере. Иезуит ждал этих прений с большим нетерпением. Хорошо подготовленный в вопросах теологии, гомилетики и диалектики, он рассчитывал «побить» Грозного интеллектуальной аргументацией и силой своего красноречия.

Однако по ходу прений выяснилось, что Поссевино строит диалог с Грозным, исходя из ошибочного посыла. Апостольский легат почему-то считал, что в 1439 году русская иерархия и великий князь Василий II приняли Флорентийскую унию. И апеллировал к этому факту как к прецеденту, фактически призывая Грозного последовать путем Василия II. В действительности же уния была решительно отвергнута и князем Василием, и русскими иерархами, а подписавший унию митрополит Киевский и всея Руси Исидор по возвращении в Москву подвергся заточению.

Кроме того, Грозный не уступал Поссевино ни в знании Священного Писания, ни в интеллекте. Более того — его хлесткая манера ведения полемики оказалась для гостя совершенно неожиданной. Дав выход своему бурному темпераменту, Грозный заявил в конце концов, что «папа есть волк, а не пастырь». Вопрос об унии был на этом закрыт.

Потерпев неудачу, Поссевино вернулся в Рим, где и представил римскому папе аналитические записи о невозможности легкого обращения Московского государства в католичество. И посоветовал, с учетом этого обстоятельства, переместить центр внимания на православных Речи Посполитой.

Отметим, что вклад Поссевино в проект «Брестская уния» не ограничилась вышеупомянутым аналитическим отчетом. Сигизмунд III, который, возглавив в 1587 году Речь Посполитую, активно поддержал идею унии с западнорусской церковью, подпал под влияние Поссевино еще в юности — в период, когда иезуит трудился на ниве Контрреформации при дворе отца Сигизмунда, шведского короля Юхана III. Впоследствии Сигизмунд III, достойный ученик Поссевино, оказал поддержку самозванцу Лжедмитрию I и вторгся со своими войсками на территорию России.

Если иезуит Поссевино был в некотором роде учителем Сигизмунда III, то упомянутый выше иезуит Скарга, поддержавший избрание Сигизмунда ІІІ на трон Речи Посполитой, с 1588 года стал придворным проповедником и оставался таковым почти четверть века. Являясь одним из наиболее влиятельных советников Сигизмунда III, свой вес Скарга умело использовал, прежде всего, в интересах католической церкви и ордена иезуитов.

Когда в 1590 году вышло второе издание сочинения Скарги «О единстве Божием под единым пастырем», его адресатом был непосредственно Сигизмунд III.

Скарга рекомендовал королю поддержать идею церковной унии, а православных привести к унии, в том числе, используя давление (ограничивая их в правах и так далее). Но при этом Скарга настаивал, что объединение с католиками должно обладать для православных верующих привлекательностью (к вопросу о единстве кнута и пряника). В качестве «пряника» (конечно же, отравленного) Скарга предлагал сохранить богослужение на славянском языке, разрешить униатскому духовенству жениться… «В связи с этим, — указывает исследователь С. Даниленко, — иезуит Антонио Поссевино писал папе римскому: «Кажется, выгоднее будет постепенно обращать русских в католическую веру, разрешив им придерживаться своих обрядов и богослужения, а в дальнейшем уже убедить их принять обрядность римской церкви».

Поиски иезуитами сторонников унии в православной среде

Надо отдать должное отцам-иезуитам: подготовка к осуществлению проекта «Брестская уния» была проведена на высоком организационном уровне. «Настаивая на официальном провозглашении унии с католицизмом, иезуиты от имени польского короля обещали православным иерархам уравнять их в правах и привилегиях с католическим духовенством Польши…»

Привилегии католического духовенства состояли в том, что оно, во-первых, было освобождено от уплаты налогов; во-вторых, «внутренняя жизнь католической церкви была ограждена от вмешательства светской власти»; в-третьих, «католические епископы входили в состав сената (в Великом княжестве Литовском — в состав великокняжеской рады) и как советники правителя участвовали в принятии важных политических решений…»

Планомерная работа иезуитов позволила выявить в среде руководящих православных иерархов Речи Посполитой тех, кто был заинтересован в унии с Римом. «Пряник» в виде обещаний об уравнивании в правах и привилегиях с католическими иерархами был отнюдь не единственным побудителем для тех, кто сделался сторонником унии.

К примеру, Кирилл Терлецкий, епископ Лужский и Острожский, один из ключевых «архитекторов Брестской унии» со стороны православных, печально прославился стяжательством и другими дурными наклонностями. К сожалению, не только Терлецкий, но и многие другие иерархи западнорусской церкви того времени не соответствовали представлению об истинном пастырстве, о чем уже было сказано в первой части данной работы. Своеобразным ответом на это «несоответствие» стало появление православных братств, которых константинопольский патриарх наделил правом наблюдать за бесчинствующими духовными лицами и даже противодействовать им в случае, если они нарушают церковные правила. Это создало большие проблемы для епископов — контроль со стороны братств крайне тяготил их.

Патриарх Константинопольский Иеремия II (фрагмент). XIX век

Терлецкий принадлежал к таким «тяготившимся»: «В конце 1580-х гг. его положение стало непрочным. С одной стороны, Терлецкого резко критиковали православные братства, с другой — ему пришлось держать ответ за грехи перед проезжавшим через Украину патриархом Иеремией».

Речь идет о том, что в 1589 году константинопольский патриарх Иеремия II, направляясь в Москву, где ему предстояло учредить патриаршество (к значению этого события мы вернемся чуть позже), остановился ненадолго в Речи Посполитой. Здесь к нему обратился известный поборник православия, князь Константин Острожский, призвав патриарха навести порядок в западнорусской церкви. Вняв призыву Острожского, Иеремия II на обратном пути из Москвы задержался в Речи Посполитой. Прежде всего, он отстранил Киевского митрополита Онисифора Девочку, вызывавшего слишком много нареканий у паствы недостойным духовного лица поведением (в частности, Девочка был двоеженцем).

Но далее в процесс самым активным образом вмешался Сигизмунд III, который фактически навязал патриарху своего кандидата. Под давлением короля Иеремия II возвел в сан Киевского митрополита Михаила Рагозу, «несмотря на то, что был осведомлен о недоверии православных к Рагозе из-за его связей с иезуитами».

Вмешательство Сигизмунда III не было случайным. Речь Посполитая с большой тревогой восприняла учреждение Московского патриаршества. Это событие могло возыметь серьезные последствия для Речи Посполитой. По сути, константинопольский патриарх официально подтвердил правомочность отъединения Русской церкви от Константинопольского патриархата, свершившегося полтора столетия назад, вскоре после Флорентийской унии 1439 года. Русская церковь не признала итогов Флорентийской унии, а поскольку константинопольским патриархом стал тогда униат, она вышла из подчинения патриарху-униату. В свою очередь, Киевская митрополия тут же отъединилась от Москвы и вернулась под юрисдикцию константинопольского патриарха-униата.

Таким образом, автономия Киевской митрополии от Москвы базировалась на неопределенности отношений между Москвой и Константинополем. Официальное же установление канонических отношений между Москвой и Константинополем в 1589 году означало, что Москва — хотя бы чисто теоретически — получила основание поднять вопрос о воссоединении разделенных частей Русской церкви (московской и киевской). Допустить этого ни поляки, ни папский престол не могли. А потому Киевским митрополитом под давлением короля Сигизмунда III был избран «свой» Михаил Рагоза.

Иеремия II, ввиду неблагонадежности Рагозы, пытался подстраховаться, но, как мы увидим дальше, крайне неудачно. Не исключено, что иезуиты переиграли патриарха. Вышеупомянутый Кирилл Терлецкий, к которому была масса нареканий и у православных братчиков, и у того же Константина Острожского, сумел не только оправдаться перед патриархом, но и войти к нему в доверие. И патриарх, «чтобы предупредить неблаговидные поступки сомнительного митрополита [Михаила Рагозы], сразу же после посвящения его, вопреки церковной практике, …назначил в Киевскую митрополию своего экзарха (наместника) в лице луцкого архиепископа Кирилла Терлецкого и дал ему права, ставящие его выше митрополита. Между тем Кирилл Терлецкий сам имел тесные связи с иезуитами. Фактически им руководил католический епископ Мацеевский, впоследствии возведенный папой в сан кардинала за заслуги в создании унии».

Несмотря на высокое положение Терлецкого, в начале 1590-х годов претензии к нему со стороны православной паствы продолжали множиться. Так что «уния оказалась для него наилучшим способом укрепить личное положение. По этому пути Терлецкий и пошел».

Таким образом, одним из мотивов перехода православных иерархов (в том числе, Терлецкого) в унию стали их «личные трудности». Дискредитировавшие себя иерархи не видели иной возможности сохранить свое положение.

Другая категория иерархов западнорусской церкви, с которой работали иезуиты, склоняя их к унии, — «недовольные», те, кого константинопольский патриарх сместил, наряду с Онисифором Девочкой, в ходе своего визита в Речь Посполитую в 1589 году. Этим иерархам было предъявлено обвинение в двоеженстве-троеженстве, что в православной церкви запрещалось под страхом отлучения, и в других неблаговидных деяниях.

То есть иезуиты, продвигая в западнорусской среде идею о том, что уния с Римом откроет для православных совершенно новые перспективы, умело играли сразу на многих струнах. И на недовольстве отстраненных константинопольским патриархом иерархов… И на чувстве ущемленности, связанном с реальным притеснением православных и ограничением их прав… И на сложностях, возникших у ряда «отличившихся» иерархов в отношениях с паствой (в частности, с православными братчиками)… И на горечи православных по поводу упадка нравов в западнорусской церкви…

Наряду с Кириллом Терлецким, ключевым организатором и вдохновителем Брестской унии со стороны православных был также Ипатий Поцей. Поцей — воспитанник католической Краковской Академии, перешедший в кальвинизм, затем из кальвинизма в православие, а затем склонившийся под влиянием иезуитов и всё того же Кирилла Терлецкого, епископа Луцкого и Острожского, в сторону унии.

Ипатий Поцей. Портрет XIX века

Что двигало Ипатием Поцеем? Существует мнение, что Поцей прельстился тем, что иезуиты пообещали ему богатое Владимиро-Волынское епископство. Но есть и иное мнение, согласно которому Поцей хотел вывести православие в Польше и Литве из кризисного состояния. Исследователь М. Дмитриев считает, что уния виделась Поцею «как средство защитить православие от притеснений католиков и обращения православных в „латинство“. Православные в настоящее время живут как „калеки посреди волков“, терпят „утяженье… въ некоторыхъ местахъ“, сталкиваются с запретом отправлять свои церемонии и в результате отпадают от православия…»

Возможно, что Поцей сеял зерна унии с благими намерениями. Но всходы были ужасны.

Православные сторонники унии переходят к действиям

Начиная с 1590 года, православные иерархи, сторонники унии (число их постепенно увеличивалось), вели в кулуарах ежегодно собираемых митрополитом Михаилом Рагозой соборов в Бресте тайные переговоры о реализации проекта «Уния».

В результате к концу 1594 года «инициативная группа» православных епископов разработала план действий, который, по-видимому, представлялся членам этой группы блистательным. План включал 33 статьи. В них были изложены условия, при соблюдении которых «инициативщики» соглашались на унию. Условия были адресованы тогдашнему папе римскому Клименту VIII и королю Речи Посполитой Сигизмунду III.

Авторы плана исходили из того, что возьмут под свой контроль все связанные с православием сферы жизни на землях объединенного польско-литовского государства. Воле этого нового высокого церковного начальства должны были подчиниться школы и типографии, с его ведома (и, как им мечталось, без ватиканского контроля!) должно было происходить назначение епископов на кафедры, под его приглядом должна была протекать и жизнь православных братств. Последнее, наверное, особо грело души «панов в рясах» (как их называли православные братчики), поскольку, как уже было сказано, братства «допекли» их тем, что внимательно следили за морально-нравственным обликом православного руководства, требуя от пастырей, чтобы их поведение соответствовало христианским канонам.

В других статьях плана содержались требования оставить в неприкосновенности обряды и церемонии, присущие православию; отказаться от превращения православных храмов в католические; не принуждать к переходу в католицизм православных при межконфессиональном браке; не заставлять униатов переходить в римокатолицизм; ну и, естественно, уравнять в правах католическое и пошедшее на союз с Римом православное духовенство.

Каким образом православный епископат, согласившийся на союз с папой, рассчитывал воплотить в жизнь этот план, предусматривавший столь многое, — остается загадкой.

Исследователи высказывают предположение, что православные иерархи абсолютно не представляли, в какие стальные тиски возьмут их католики. Константинопольские патриархи фактически не вмешивались во внутреннюю жизнь Киевской митрополии, и западнорусским архиереям представлялось, что отношения с Римом будут выстроены подобным образом. Авторы работы «Брестская уния 1596 г. и общественно-политическая борьба на Украине и в Белоруссии в конце XVI — начале XVII в.» отмечают:

«Выражая готовность признать папу единственным главой церкви и наместником апостола Петра, епископы были далеки от понимания того смысла, который вкладывался в эти определения в католическом мире. Выросшие в обстановке феодального парламентаризма, с характерными для него постоянными поисками компромиссов и соглашений, епископы явно представляли себе унию церквей по образцу Люблинской унии 1569 г., когда включение украинских земель в состав Польского королевства сопровождалось выдачей привилегий, гарантировавших соблюдение прав местного дворянства…».

Обнародование вышеописанного плана из 33 пунктов, создававшегося в тайне от православного сообщества, вызвало величайшее возмущение и протесты. В ситуации острого массового недовольства западнорусские архиереи имели шанс сохранить за собой свои кафедры только при поддержке королевской власти. Но поскольку король был готов оказать такую поддержку лишь при заключении унии, в Рим были срочно отправлены послы. 26 сентября 1595 года епископы Кирилл Терлецкий и Ипатий Поцей, получив, при посредничестве Петра Скарги, деньги на дорогу, двинулись в путь. Им предстояло совершить торжественный акт «подчинения» Киевской митрополии папе.

Ватикан в полной мере воспользовался сложным положением иерархов-отступников. Когда Кирилл Терлецкий и Ипатий Поцей прибыли в Рим, выяснилось, что Киевская митрополия, от лица которой они намеревались вступить в диалог с папой, в принципе не рассматривается Ватиканом как равноправный партнер. На это обстоятельство указывает, в частности, современный исследователь, доктор богословия, профессор Венского университета, священник Эрнст Христофор Суттнер:

«Папа Климент VIII, который 23 декабря 1595 г. утвердил унию, имел о ней другое представление. Ходатайство Киева … он понимал как просьбу рутен о принятии в Римскую церковь, вследствие чего они будут в полном смысле подчинены пастырскому попечению папы как латинские епархии… Такое толкование унии не допускало ни автономии Киева как самостоятельной митрополии, ни сохранения единства с церквями, пребывающими в расколе с Римской».

В апостольской конституции «Magnus Dominus», выпущенной папой, была выражена готовность удовлетворить просьбу западнорусских епископов о сохранении в Киевской митрополии своих обрядов и церемоний, но при условии, что «эти обряды не противоречат истине и учению католической веры и не препятствуют общению с Римской Церковью». Римский понтифик милостиво (!) сохранил митрополита Михаила Рагозу и епископов-объединителей на занимаемых должностях. При этом стало ясно, что отныне кандидатуру каждого следующего епископа будет утверждать только Ватикан. Как поясняет профессор теологии из Утрехтского университета, экуменист Антон Хаутепен, восточно-католическая (то есть униатская) традиция «предусматривает выборы на епархиальном синоде, эти выборы для своей действительности должны быть утверждены Римом».

Для того чтобы вступление Киевской митрополии в унию с Римом было засвидетельствовано официально, Климент VIII потребовал от Михаила Рагозы созвать Собор для проведения формальной церемонии заключения унии.

Вопрос о заключении унии был открыто озвучен на Варшавском сейме в марте — мае 1596 года. Возмущению православных не было предела. Земские послы (депутаты) подавали в сейм официальные требования низложить епископов-униатов за то, что те отдались под власть папы без согласия православного населения и патриархов. В Вильно православные братчики обратились к князю Крыштофу Радзивиллу с просьбой быть им «помощью и оборонцем» против «изменников веры». Протестовали и духовенство, и православные миряне.

Однако в ответ Сигизмунд III встал на защиту епископов-отступников и объявил церковную унию свершившимся фактом. По распоряжению короля митрополит Михаил Рагоза подписал в августе 1596 года окружное послание о созыве Собора в Бресте.

Эрик Дальберг. Брест. 1657

Собор в Бресте

В первых числах октября 1596 года в Брест съехались как сторонники унии, так и православные, твердо вознамерившиеся отстоять свою веру и не дать унии состояться. Протоиерей Константин Зноско, церковный историк, известная фигура в русском зарубежье, пишет:«Обе стороны представляли собой вооруженные лагеря: шатры и пушки покрывали окрестности Бреста». Униатов охраняли королевские войска. Православные прибыли вместе с воинскими подразделениями горячего поборника православия князя Константина Острожского. После сравнительного подсчета наличных сил сторонники унии «пришли в уныние», и было отчего: перевес явно оказывался на православной стороне. Правда, сторонников единения с Римом обнадежило обещание князя Острожского соблюдать спокойствие и не переходить к насильственным действиям.

Собор был открыт 6 октября 1596 года митрополитом Киевским и Галицким Михаилом Рагозой в храме святого Николая. На открытии присутствовали королевские послы: воевода Великого княжества Литовского Николай Радзивилл, канцлер Лев Сапега и староста Брестский Дмитрий Халецкий; пять из семи западнорусских епископов: Луцкий и Острожский Кирилл Терлецкий, Владимирский (на Волыни) и Брестский Ипатий Поцей, а также епископы Полоцкий, Пинский и Холмский. Противники унии приглашены не были, но зато желанными гостями оказались папские посланники: архиепископ Львовский Ян Дмитрий Соликовский, епископ Луцкий Бернард Мацеевский и епископ Холмский Станислав Гамалицкий, а также четыре иезуита (в их числе — Петр Скарга).

По распоряжению Ипатия Поцея доступ во все храмы Бреста был для ревнителей православия закрыт.

Православные открыли свой Собор в доме одного из дворян. Там присутствовали епископ Львовский Гедеон Балабан (на раннем этапе сторонник унии, но потом ее последовательный противник) и епископ Перемышльский Михаил Копыстенский, то есть двое из семи западнорусских епископов. Председательствовал на Соборе Никифор Парасхес-Кантакузин, экзарх константинопольского патриарха. Помимо лиц духовного звания, присутствовало много мирян, общепризнанным предводителем которых был князь Константин Острожский.

Униаты, собравшиеся в храме св. Николая, составили и 9 октября 1596 года зачитали грамоту, подтверждавшую объединение с Римской церковью. После чего в католическом соборе имела место совместная молитва и пение гимна Te Deum в католическом варианте. В завершение было оглашено отлучение епископов Гедеона Балабана и Михаила Копыстенского, присоединившихся к противникам унии. Отлучен был и Киево-Печерский архимандрит Никифор Тур. Всего были отлучены 9 архимандритов и 16 протопопов. Духовенство, не принявшее унии, также подлежало отлучению.

В свою очередь, православные противники унии в тот же день принципиально отвергли объединение с Римом и подтвердили право священства отлученных униатами духовных лиц. Далее православное сообщество, собравшееся в Бресте, инициировало судебное разбирательство против митрополита Михаила Рагозы и епископов-униатов. Им инкриминировалось: нарушение епископской клятвы быть верными православию и патриарху; самовольное, без участия патриарха и Вселенского Собора, решение вопроса о соединении церквей; неявка после троекратного вызова на объяснение перед патриаршим экзархом и Собором. В результате епископы-отступники были лишены духовного сана. Присутствовавшие на соборе миряне принесли клятвенное обещание «не слушать этих осужденных соборным приговором Митрополита и Владык, не повиноваться им, не допускать их власти над нами…»

Итогом православного собора в Бресте стала также резолюция, подтверждавшая полное неприятие униатской инициативы и твердую решимость бороться с нею всеми доступными методами — прежде всего, обращением к королевскому правосудию:

«Мы, сенаторы, сановники, чиновники и рыцарство, а также и духовные лица греческой веры, сыны Восточной Церкви, собравшиеся сюда, в Брест, на Собор, достоверно узнали теперь от самих вельможных панов, посланных на Собор Его королевской милостью: что они с Митрополитом и несколькими Владыками — отступниками от Греческой Церкви — составили и обнародовали без нашего ведома и против нашей свободы и всякой справедливости какую-то унию между Церквами Восточной и Западной. Мы протестуем против всех этих лиц и их неправильного деяния и обещаемся не только не подчиняться, но с Божией помощью всеми силами сопротивляться им. А наше постановление против них мы будем подкреплять и утверждать всеми возможными средствами и особенно нашими просьбами перед Его Королевской Милостью».

Как показали последующие события, пользы от ходатайств о справедливом королевском правосудии было немного. Сигизмунд III утвердил постановления униатского собора. Выступления против унии были приравнены к антигосударственной деятельности. Соответственно, начались преследования активных сторонников православия — и в первую очередь тех, кто принимал участие в антиуниатском брестском собрании. Власти Речи Посполитой насаждали унию жестокими методами: отбирали у православных храмы и монастыри, не давали православным священникам осуществлять службу, всячески притесняли православных верующих.

Брестская уния 1596 года — попытка запустить крупнейший социокультурный процесс: перекодировать западнорусских православных, оторвать их от русского мира, духовное единство с которым сохранялось невзирая на многочисленные переходы западнорусских территорий из одного государственного образования в другое. Но хотя насаждение унии осуществлялось с большим рвением, временами даже с крайней жестокостью (вспомним Иосафата Кунцевича, архиепископа Полоцкого), русский «материал» поддавался переплавке достаточно туго. Большинство принявших унию наравне с православными продолжали ощущать себя и свою веру — русскими. В ХVII и XVIII веках русскими считали униатов и Польша, и папский престол, и местные православные. То есть униаты так и не стали для Запада ни «своими», ни равными.

Распад Речи Посполитой во второй половине XVIII века, когда произошло воссоединение Правобережной Украины и Белоруссии с Россией, фактически заморозил процесс распространения униатства. Новое дыхание проект «Уния» обрел уже в 1880-е годы в связи с деятельностью Андрея Шептицкого.

Андрей Шептицкий и «восточный проект» Ватикана — «Украинство…» Глава IX